ГЛАВА XVII.
Метафизика (Эд. Гартман).
Перейдем к рассмотрению философской системы Гартмана, которая является типичной для метафизического построения. Его сочинение « Философия бессознательного» появляется в 1869 году. Это была метафизика, но совершенно своеобразная. Она отличается от прежних метафизических систем одной очень важной чертой. Между тем как, например, Шеллинг, Гегель при построении системы философии относились с пренебрежением к научным данным или вообще придавали им второстепенное значение, руководствуясь главным образом своими умозрениями, у Гартмана, согласно духу времени, является новая черта; он именно считает необходимым те результаты, к которым он пришел путем умозрения, привести в связь с научными данными, добытыми индуктивным путем, а потому на заголовке книги он о своей системе говорит, что она представляет собою «спекулятивные результаты на основании индуктивно-естественнонаучных методов».
Эдуард Гартман родился в Берлине в 1842 году. Первоначальное воспитание он получил в гимназия, о преподавателях которой сохранил наилучшие воспоминания. Они очень рано пробудили в нем вкус к отвлеченному мышлению. С особенным интересом он изучает физику, математику и литературу. В гимназии же он занимается искусствами, живописью и музыкой, которую он постиг в совершенстве. Дальнейшее свое образование он получил не в университете, как это следовало бы ожидать. В университет он не поступил. Надеясь на военной службе иметь достаточно досуга для занятий интересовавшими его науками: математикой, естествознанием и философией, он решает посвятить себя военной карьере. В 1858 году он поступает в артиллерийскую академию, где на ряду с изучением математики и естество-
284
знания усердно занимается философией. В 1862 году он делается офицером и попадает на службу в крепости Шпандау, где имеет достаточно свободного времени, чтобы написать для себя ряд статей по самым различным вопросам философии и психологии. Но в 1864 году он должен был оставить военную службу вследствие того, что заболел воспалением коленной чашки, и этой болезнью был на несколько лет прикован к постели. Затем он пробовал свои силы в искусствах, живописи и музыке, но, убедившись в том, что он не может сделать в области искусств ничего выдающегося, оставил их. Когда, по его словам, для него сделалось ясным, что он во всем банкрот, кроме мысли, то он окончательно посвятил себя философии. Он был как бы самоучкой в этой области, но в этом было нечто положительное, так как это обстоятельство помогло ему создать мировоззрение свободно, без предубеждений. По его словам, он никогда не имел случая раскаиваться в том, что не получил университетского образования; напротив, он благодарил свою судьбу за то, что она дала возможность ему обойтись без него, потому что вследствие этого он не был стеснен никакими рамками: он в своем творчестве был совершенно свободен от каких бы то ни было господствовавших течений. Предоставленный самому себе, он писал исключительно для себя. Его сочинения были как бы монологом к самому себе. И вот еще недавно бывший офицером, в 1869 году он выпустил свою книгу «Философия бессознательного». Хотя она вышла в такой период, когда увлечение материализмом и позитивизмом было в полном ходу, но тем не менее она обратила на себя внимание, что между прочим доказывается и тем, что за пятилетие, до 1875 года, о ней было написано не менее 58 сочинений. Из них одни опровергали его взгляды, другие защищали, третьи просто выясняли, излагали его учение. Этот факт показывает, что сочинение его было признано явлением значительным. Но как бы мы ни оценивали этот труд, ясно, что он оказал огромное влияние на философскую мысль, что он заинтересовал значительную часть читающей публики. Разумеется, его воззрения для публики, настроенной материалистически и позитивистически, казались фантастическими. Тогда начались нападки на него. Указывали на то, что автор неправильно рассуждает потому, что он дилетант, профан, что он просто неспособен обращаться с научным материалом. Гартмана обвинили в дилетантизме в области естествознания. Но в скором времени одно обстоятельство доказало, как много в суждениях о Гартмане было пристрастного. В 1872 году появилась книга анонимного автора под заглавием «Критика философии бессознательного с точки зрения физиологии и теории развития*. В этом сочинении анонимный автор показывает все недостатки «философии бессознательного», обнаруживая при этом огромную эрудицию в области естествознания. Критики Гартмана стали ссылаться на эту книгу в доказательство неосновательности его философских взглядов. Но вот вскоре эта книга появляется вторым изданием с именем автора. Оказалось, что автором ее был не кто иной, как сам Гартман. В начале 80-х годов Гартман покидает Берлин, который за это время успел сделаться большим и шумным городом, и навсегда поселяется в деревне близ Берлина (Гросс-Лихтерфельде). Он высказался по всем основным вопросам философии и обнаружил огромную продуктивность. Нет такого
285
философского вопроса, по которому он не высказал бы своего авторитетного слова. В последнее время он писал даже статьи публицистические и по политической экономии. Он умер в 1906 году.
Рассмотрим; в чем заключается его система мира.
Чтобы построить систему философии, Гартман должен был отыскать основу мировой жизни, или основной принцип. Этот принцип должен был обладать такими свойствами, чтобы из него можно было объяснить все мировые процессы. Гартман мог взять тот принцип, который клал в основу своей философии Гегель, именно разум, и сказать, что в основе мировой жизни находится разум, который создает целесообразность мира. Но Гартману этот принцип казался неудовлетворительным, потому что разум сам по себе может только мыслить, но не может действовать; он бессилен, а потому он не может совершать никакого действия. Далее Гартман мог бы взять для объяснения тот принцип, которым пользовался Шопенгауер, именно волю, но этот принцип ему тоже казался неудовлетворительным, потому что, хотя воля обладает способностью действовать, но ведь она слепа, не разумна, и из одной воли нельзя было бы объяснить целесообразность вселенной. Оставалось признать, что оба эти принципа лежат в основе жизни вселенной, но и этого Гартман не мог сделать потому, что единство мира отнюдь не может быть объяснено при допущении двух принципов. Для Гартмана, таким образом, Оставалось только одно — признать, что в основе мира лежит абсолют, атрибутами которого является, с одной стороны, воля, с другой стороны, разум. Оба эти атрибута имеют одинаковое значение. Разум, или как Гартман его называет, представление, есть нечто, лишенное силы, воля же сама по себе есть нечто неразумное, следовательно, слепое. Этот абсолют, который Гартман называет бессознательным, лежит в основе всего нами познаваемого, как объективного, так и субъективного, а тот мир, который мы воспринимаем, есть не что иное, как обнаружение этого бессознательного. Абсолют есть нечто, лежащее по ту сторону вещей, а вещи, чувственно воспринимаемый нами мир, есть объективация этого абсолюта. Этот абсолют есть, конечно, нечто духовное. К этой мысли Гартман пришел, разумеется, путем умозри-
тельным. Ее нужно подтвердить научными, индуктивными фактами.
Для того, чтобы показать, что все существующее есть только обнаружение этого абсолюта, мы рассмотрим прежде всего, что такое материя. Тогда мы убедимся, что то, что лежит в основе мира, есть нечто духовное, именно воля.
Материя для материалистов состоит из материальных атомов, которые протяженны. Гартман, как мы видели, примыкает к тем учениям, которые признавали, что материя состоит из непротяженных точек, являющихся центрами приложения сил отталкивательных и притягательных. Если сказать, что атомы обладают способностью притягивать или отталкивать, то нужно признать, что они представляют собою только силу, а сила есть стремление, воля, так что ясно, что атомные силы суть бессознательные волевые деятельности, так как нельзя же допустить, чтобы атомам могло быть присуще представление. Атом, таким образом, есть существо, индивидуум, обладающий бессознательной волей, и в качестве такового есть обнаружение абсолютного духа, воли, лежащей в основе мира.
Если мы рассмотрим все явления мировой жизни и проявления жизни вообще, то мы увидим, что у них есть одна общая черта, которая заключается в том, что они совершаются бессознательно. Из этого Гартман делает заключение, что абсолют есть именно бессознательное.
Для того, чтобы были понятны его примеры, обратим внимание на следующее обстоятельство. Если я ставлю какую-нибудь цель вполне сознательно, и если я также сознательно изыскиваю средства для достижения этой цели, то такое действие должно быть названо сознательным. Но если я хотя и сознательно отыскиваю какие-либо средства, но в своих действиях достигаю таких целей, о которых я ничего не знаю, то такие действия должны быть названы бессознательными.
Можем ли мы сказать, что целесообразность, существующая в жизни мира, может быть объяснена только из воздействия сознательного разума? Конечно, нет. Если мы возьмем, например, действия животного, то мы увидим, что они регулируются инстинктом. Но можно ли сказать, что действия инстинктивные сознательны? Конечно,
нет. Например, бобр, родившийся нынешнею весною, заготовляет себе нынешнею же осенью материал для жилища, для защиты от зимнего холода. Но ведь бобр не видел еще зимы, еще не испытал зимнего холода. Следовательно, хотя он совершает действия целесообразные, но достигает целей, о которых он ничего не знает. Следовательно, действия инстинктивные суть действия целесообразные, но бессознательные. Никакие обычно принятые объяснения инстинкта не удовлетворяют Гартмана. По его мнению, единственно достаточное объяснение — это объяснение метафизическое. Мы должны допустить, что в инстинктивных действиях животных обнаруживается влияние мирового духа, абсолюта. Именно, каждый организм, по мнению Гартмана, исполняет предначертания бессознательного.
Возьмем далее следующий пример. Если в нашем организме происходит какое-нибудь повреждение, то оно, как известно, само собою исправляется, благодаря «целебной силе природы», как в этом случае принято выражаться. Те или другие ткани располагаются тем или иным способом, но так, что происходит исправление повреждения. Этот процесс, будучи вполне целесообразным, совершается бессознательно. Если на мой глав начинает внезапно действовать какой-либо сильный ослепительный свет, то, как известно, зрачок в глазу сузится для того, чтобы меньшее количество света могло проникать в него. Это действие, называемое рефлекторным, имеет целесообразный характер: оно имеет целью устранить вредное действие сильного света на сетчатку, но и в то же время совершается вполне бессознательно, без моего ведома.
Воздействие того же бессознательного мы увидим и на других человеческих действиях. Например, творчество мыслителя, по мнению Гартмана, носит характер бессознательный. Нельзя же сказать, что мыслитель поставляет себе определенные цели и для достижения этих целей ищет определенных средств. В действительности гениальное открытие происходит бессознательно, благодаря вдохновению. Объяснение этого состояния, по мнению Гартмана, состоит в том, что оно происходит бессознательно, благодаря воздействию бессознательного принципа мира. То же самое следует сказать и относительно
творчества в области эстетической, в эстетическом восприятии, когда мы наслаждаемся созерцанием чего-либо красивого, изящного. Если бы нас спросили, почему то или другое нам кажется изящным, то мы ответили бы, что эти причины лежат вне сферы нашего сознания. В этом смысле и художественное наслаждение можно объяснять влиянием бессознательного.
В чувстве любви также обнаруживается бессознательное. Именно абсолют, заботясь о продолжении рода человеческого, обставил его чарами любви. Человек идет на эту приманку, чтобы исполнить цели бессознательного. Он является в этом случае только орудием в руках бессознательного.
То же самое можно сказать и относительно происхождения языка. Всякий согласится с тем, что народы не поставляют сознательных целей при созидании языка. Они при созидании языка не условливаются между собою относительно того, чтобы то или другое слово избрать символом для той или другой мысли. Язык созидается бессознательно.
Точно так же и история народов созидается бессознательно. Отдельные народы и их вожди часто ставят те или другие задачи и думают, что история идет согласно их планам, а в действительности они в этом случае являются только орудием бессознательного. Бессознательное предначертывает известные планы, и в таком направлении идет история. Каждая отдельная личность ставит себе известные ограниченные задачи и стремится к их выполнению, а результатом этого является история, которая, в свою очередь, является только лишь средством для выполнения мировых целей. Наконец, действия бессознательного обнаруживаются в тех мистических состояниях, в которых может находиться человек в состоянии религиозного вдохновения, философ — в те моменты, в которые он познает тождество своего «я» с абсолютом. Такие состояния Гартман считает возможными благодаря вмешательству бессознательного. Философу для ясного уразумения тождества его «я» с абсолютом такое мистическое состояние является необходимым.
Таким образом, во всех рассмотренных явлениях мы видим наличность бессознательного, а из этого следует, что в основе всех эмпирических явлений лежит
абсолюта, который должен быть признан бессознательным, потому что в таком виде он именно и обнаруживается. Это бессознательное пользуется сознательными функциями для реализирования своих бессознательных целей. Что касается реального мира, то он есть только явление, раскрытие или объективация этого абсолюта.
Как понять, что все процессы, которые совершаются в мире, имеют своей причиной бессознательное? Одновременное воздействие абсолюта во всем мире можно объяснить по аналогии с действием души в организме животного. Душа одновременно оказывает воздействие на различные части организма. Почему же в таком случае бессознательная мировая душа не может в одно и то же время присутствовать во всех организмах и атомах н действовать целесообразно? Бессознательное в этом смысле представляет собою абсолютное единство. Хотя и существуют различные индивидуумы, но они являются различными только для феноменального мира, в действительности же они входят в состав бессознательного, которое является абсолютным индивидуумом. Абсолют, или бессознательное, существовал вечно, до мира, который он и создал из самого себя. Так как ему первоначально не противостоял никакой объект, от которого он мог бы отличать себя, то он должен был быть без сознания.
Этот дух находился первоначально в состоянии полного покоя, так что и воля, и представление (разум) существовали в нем только потенциально, в состоянии возможности. Но потом абсолютное перешло в состояние деятельности.
Почему же, спросим мы, абсолютное перешло в состояние деятельности? Это, по мнению Гартмана, есть неразрешимая проблема. Ставить вопрос о том, почему абсолют приходит в состояние деятельности, это то же самое, что спрашивать, почему вообще абсолют существует. Такие вопросы философия не может разрешить. Единственно, что философия в этом случае может сделать, заключается в том, чтобы придать абсолюту такие атрибуты, которые делали бы понятным, почему действительность именно такова, какова она есть.
Гартман предполагает, что абсолют в известный момента переходит в деятельное состояние, обнаружи-
290
Вается, результатом чего является творение мира. Творение мира именно начинается с того, что слепая воля к жизни беспричинно и случайно переходит из потенции в акт, из мира сверхбытия в мир чувственного бытия и в своем неразумном стремлении увлекает разум. Результатом этого является мир, полный страданий, мир по самой своей природе такой, что в нем страдания преобладают над радостями.
Гартман стремится доказать это и для этого не жалеет красок. Следуя в этом отношении Шопенгауэру, он формулирует свою мысль так, что горестей в жизни больше, чем радостей, страданий больше, чем удовольствий.
В самом деле, что обыкновенно считают благом жизни? Здоровье, молодость, богатство, свободу. Но считая здоровье источником человеческих радостей, ошибаются, потому что все, что мы в здоровье называем благом, есть не что иное, как только отсутствие тех страданий, которые дает болезнь. Возьмем, далее, те радости, которые связываются с молодостью. С психологической точки зрения мы можем сказать, что здесь источником радости является только отсутствие страданий, сопряженных со старостью. Свобода — это отсутствие страданий, являющихся следствием лишения свободы. Удовольствие есть, таким образом, нечто отрицательное. Истинная реальность принадлежит только страданию. Говорят часто, что дружба, семейная жизнь, брак, науки и искусства — все это способствует увеличению счастья человеческой жизни. Гартман подробно это рассматривает и видит совершенно обратное. Что касается художественных и научных наслаждений, то, хотя Гартман и признает, что в области творчества—в науках и искусствах — наслаждение получить можно, но они, по его мнению, слишком незначительны, чтобы могли уравновесить страдания. Нельзя думать, что счастье возрастает вместе с культурой. Самые счастливые народы—это народы некультурные, а из культурных — необразованные классы. С возрастающим развитием народа возрастает и недовольство. Развитие ума приводит лишь к более ясному сознанию преобладания страданий, более, чем уравновешивает незначительные благодеяния прогресса 1).
1) Об этом подробнее см. ниже.
Но как согласовать то обстоятельство, что мир полон страданий, с утверждением Гартмана, что абсолютное премудро. Как может абсолютное создать такой несовершенный мир? Гартман думает, что наш мир, может быть, есть лучший из всех возможных миров, но лучший из всех миров совсем не исключает того, что он может быть полон страданий, потому что в действительности мир, свободный от страданий, никак но может существовать. Кроме того, по мнению Гартмана, существование такого несовершенного мира можно оправдать тем, что в творении его не принимал никакого участия разум. Создала его воля, которая увлекла за собою разум. Оттого и происходит, что вследствие воздействия разума мир целесообразен, механизм его разумен, самый же факт его существования неразумен, потому что он есть продукт неразумной воли.
Мы можем определить цель мирового процесса. Задача мировой жизни, как и жизни индивидуальной, есть достижение счастья, но в действительности оно совершенно недостижимо: в жизни не только счастье не достигается, но, напротив, страдание настолько преобладает над радостями, что нужно отдать предпочтение небытию пред бытием.
Но каким образом достигнуть того, чтобы привести мир в состояние небытия? Для этого, по мнению Гартмана, необходимо волю, эту виновницу бытия, привести в состояние покоя; необходимо уничтожить волю к жизни. Таким образом можно будет освободить мир от страдания. Для этого воля должна из пространственного и временного состояния перейти в то первоначальное состояние, которое было нарушено сотворением мира.
Задача логического элемента абсолюта именно в том и состоит, чтобы научить понимать сознание, что воля находится в иллюзии. Сознание должно развиться до того, чтобы понимать неразумность стремлений воли, и только тогда воля может устремиться к переходу в первоначальное состояние.
Ближайшая задача, поэтому, заключается в том, чтобы сознание пришло к пониманию неразумия воли.
Человечество, по мнению Гартмана, в своих упованиях достигнуть счастья пережило три стадии. Первая стадия—эго античный мир, когда человечество верило в до-
стижимость счастья в земной жизни. Вторая стадия (средние века), когда верили, что достижение истинного счастья возможно только в загробной жизни. Наконец, третья стадия, когда человечество надеется достигнуть счастья с возрастанием прогресса. Но после этих трех стадий иллюзий надежды на положительное счастье человечество увидит безумие своих стремлений и, отказавшись от положительного счастья, будет стремиться к безболезненности, к нирване, к ничто.
Этот переход в небытие может осуществиться в том случае, если воля перейдет в первоначальное состояние, а этого можно достигнуть при помощи уничтожения воли к жизни. Но каким образом это может быть сделано? Нужно уничтожить волю в себе, вызывая противоположные желания.
Мысль Гартмана нужно понимать следующим образом. Если воля перейдет в состояние вне пространства и времени, то это ее возвращение к прежнему состоянию равносильно уничтожению мира. Но как же это уничтожение мира должно произойти? Известно, как на этот вопрос отвечал Шопенгауэр. По его мнению, каждый человек должен убить в себе волю к жизни при помощи аскетизма 1). Но этот вывод не удовлетворяет Гартмана. По его мнению, если бы не только каждый отдельный человек, но даже если бы все человечество стремилось перейти к небытию при помощи аскетизма, то этим не была бы достигнута задача освобождения мира от страданий. Положим, что известный индивидуум перестанет быть орудием воли, но что значит для абсолюта один индивидуум? Если бы даже вымерло все человечество, задавшись идеей аскетизма, то осталось бы царство животных, и бессознательное, конечно, поспешило бы воспользоваться первым случаем для того, чтобы создать нового человека. Для того, чтобы решить указанную задачу мира, необходимо, чтобы значительно большая часть духовной жизни, обнаруживающейся в жизни, в мире, соединилась в человечестве; чтобы по крайней мере большая часть человечества была проникнута этой задачей; нужно, чтобы существовало настолько удобное сообщение между населением на земле, чтобы могло быть принято общее решение к уничтожению воли. Если человек будет
1) Об этом см. ниже.
отрицать свою волю, то он этим придет к уничтожению воли всего мира; этим он придет к тому, что весь космос будет уничтожен.
Конечно, это учение содержит чрезвычайно много непонятного. Прежде всего непонятно, каким образом должно совершаться это общее отрицание воли. По-видимому, единственный рациональный смысл мог бы заключаться в том, чтобы объединенное человечество пришло к решению общего самоубийства и уничтожению всего живущего, но Гартман избегает такого толкования своей теории, потому что из того, что оставалось бы по умерщвлении человечества и всего живущего, легко могло бы вновь возникнуть человечество. Поэтому Гартман замечает, что ближе этот акт перехода воли в первоначальное состояние не может быть объяснен, как только признанием, что это есть сверхъестественный процесс, посредством которого мир удалится из своего теперешнего обнаружения воли, а вместе с миром явлений уничтожатся н его законы.
Гартман отказывается дать· ближайшее объяснение этого конечного процесса, но он считает необходимым указать на то, что этот процесс не содержит в себе ничего немыслимого.
Чтобы закончить рассмотрение системы Гартмана, нам необходимо характеризовать его отношение к пессимизму.
Вследствие того, что он признал, что в мире количество страданий преобладает над радостями, его считали пессимистом в обыкновенном смысле слова. Даже обыкновенно спрашивали, если Гартман считает, что жизнь полна страданий, то почему он не окончит свою жизнь самоубийством. Многие предполагали, что он пессимист, по всей вероятности, оттого, что его личная жизнь сложилась неудачно и. т. п.
Гартман считает решительным недоразумением, когда некоторые о нем думали, что он должен быть пессимистом на практике. На самом деле, он, рассматривая зло жизни с высшей точки зрения, с точки зрения мирового процесса, освобождается от пессимизма, потому что понимает, что этот мир, полный страданий, есть только один момент в развитии мира. Он перестает быть пессимистом, потому что в понимании мира старается стать на эволюционную точку зрения.
Его нельзя назвать пессимистом в обыкновенном смысле слова, потому что пессимистический конец мира он относит на бесконечно отдаленное время, а ближайшей задачей он ставит развитие сознания. Пока человек должен стремиться к утверждению воли к жизни, он не должен отказываться от участия в жизни мира, а напротив, должен вполне отдаться жизни и ее страданиям и таким образом содействовать мировому процессу. Гартман не зовет к квиетизму, а, напротив, к усиленной работе, к развитию, к усовершенствованию, к высшей культуре, потому что только при этих условиях возможно просветление сознания, а вместе с этим решение мировой задачи.
Из этого вытекает следующий взгляд на нравственность, на мораль, которая у каждого философа строится на его общем мировоззрении. По мнению Гартмана, мировой процесс представляет собою три стадии: воплощение абсолюта, его страдания и, наконец, его освобождение от страданий. Это освобождение от страданий произойдет благодаря деятельности индивидуума, который придет к сознанию своего тождества с абсолютом, который после такого сознания пожелает цели бессознательного сделать своими целями, чтобы этим самым энергично содействовать мировому процессу. Он будет всецело предаваться жизни и ее страданиям и, усиленно развивая свое сознание, будет стремиться к ускорению освобождения абсолюта. « Реальное бытие, — говорит Гартман, — есть воплощение Бога; мировой процесс есть история страданий воплотившегося Бога и в то же время путь для освобождения распятого во плоти; нравственность же есть содействие в сокращении этого пути страдания и освобождения» (Erl ö sung ).
Какое значение· имеет для нас система Гартмана? Я считаю его философию отживающим типом философии, но тем не менее думаю, что она сыграла очень значительную роль в истории философии. Я не знаю, интересуется ли им большая публика в Германии, но он создал школу и в философских кругах считается истинным преемником великих идеалистов. Надо заметить, что он выступил в такой момент, когда "общее мнение было совершенно неблагоприятно для метафизики и вообще для умозрительных построений. Он в такое неблагоприятное время энергично защищает свои метафизические теории, при чем
делает его с таким искусством, что оказывает не малую услугу для поддержания преемственности метафизической мысли. Его заслуга заключается также и в том, что, благодаря ему, метафизика делает поворот в сторону науки. Он указал новый путь для метафизики, связав ее построения с индуктивными выводами. Такой союз метафизики с науками оказался благоприятным для развития самой метафизики.
Но нужно было придать более реальный характер метафизическим построениям, нужно было еще умерить притязания метафизики. Вот возникает новый тип метафизики и именно индуктивной метафизики, к рассмотрению которой мы и перейдем.
Литература .
Hartmann . Philosophie dos Unbewussten. 10-е изд. в 3-х т. 1890.
Русский перевод: А. А . Козлова . Сущность мирового процесса, иди философия бессознательного. 2 тома. М. 1873—75. После смерти Гартмана издано его сочинение: System der Philosophie im Grundriss в 8 томах.
Hartmann . Phaenomenologie des sittlichen Bewussteins. 1879.
Drews . Hartmann’s Philosophie und der Materialismus der modernen Kultur. 1890.
Drews . Hartmann’s philosophisches System. 1904.
Vaihinger . Hartmann, Dühring, Lange. 1876. (Критика Гартмана .)
Соловьев Вл. Кризис западной философии против позитивистов. М. 1874 (собрание сочинений. Т. 2-й).
Геффдинг . История новейшей философии. Спб. 1900.
Eduard von Hartmann ’ s System der Philosophie im Grundriss (Изложение, сделанное самим Гартманом).
Drews . Das Lebenswerk Eduard von Hartmanifs. 1907.
Kappstein . Ednard von Hartmann. 1907.
Ziegler . Das Weltbild Hartmann’s. 1907.
Страница сгенерирована за 0.17 секунд!
.
Им написаны две большие работы, непосредственно посвященные проблемам эстетики: «Немецкая эстетика начиная с Канта» (1886) и «Философия прекрасного» (1887), а также несколько эстетических опытов, в которых дан анализ конкретных произведений искусства - «Идейное содержание в «Фаусте» Гёте» (1871), «Шекспировские Ромео и Джульетта» (1873), «Шиллеровские стихотворения «Идеал и жизнь» и «Идеалы» (1873) и др.
Содержание художественных произведений анализируется Эдуардом Гартманом с позиций «философии бессознательного» и того места, которое он отводил искусству в мироздании. Его эстетические взгляды во многом заданы потребностью построения философии, с помощью которой он надеялся преодолеть противоречия в системах своих предшественников, и в первую очередь шопенгауэровской, которую он считал необходимым дополнением гегелевской, отмечая их одновременное возникновение.
Односторонность и недостаточность философии Шопенгауэра Гартман видит не в общем, принимаемом также и им противоположении воли и представления, а в непреодолённом дуализме этого противоположения. Его возражения вызывает шопенгауэровская интерпретация принципа индивидуальности, а также те следствия, которые вытекают из нее для практической философии. Принимая в целом пессимистические выводы этой философии, Эдуард Гартман вносит в систему Шопенгауэра принцип тождества и всеединства.
Воля и представление изначально тождественны: везде, где есть представление, там есть и воля. Это изначальное тождество есть бессознательное, о котором сознание не может ничего знать.
Гартман характеризует бессознательное как единую субстанцию обоих атрибутов: «Потребность в субстанциональном тождестве воли и представления, по моему мнению, неотвратима... В бессознательном нет двух ящиков, в одном из которых лежала бы безразумная воля, в другом бессильная идея: но это суть два полюса одного магнита с противоположными свойствами; на единстве этих противоположностей и основан мир».
В бессознательном ничего нельзя различить с помощью категорий сознания.
Безразлично, как его назвать: абсолютным субъектом или абсолютным объектом, материей или духом. Это самое близкое, основа всех вещей, суть жизни, вечно ускользающая от ограниченного человеческого ума.
Бессознательное - вне пространства и времени, оно всеедино. В нём целительная жизненная сила, именно оно осуществляет все важнейшие выборы в жизни, оно премудро. Гартман, выбирая средний путь между пессимизмом Шопенгауэра и оптимизмом Лейбница , присоединяется к последнему, утверждавшему, что из всех возможных миров существующий - наилучший. Однако, делая поправку к этой оптимистической оценке, Гартман считал, что страдания и скорбь преобладают над наслаждениями и несчастья возрастают при «прогрессивно возрастающем разуме в мире» и что «разумнее было бы воспрепятствовать развитию мира, и чем раньше, тем лучше, а всего лучше было бы не допустить его возникновения».
Мы не можем судить о бессознательном и не знаем причин возникновения мира, но исходя из видимого хода его эволюции мы можем предположить цель мира.
Цель человеческой истории, по Гартману, в увеличении сознания, которое необходимо для постижения скорбности «лучшего из миров», оно необходимо для достижения последней цели мироздания - безболезненности, безмятежности, равняющейся небытию.
В зависимости от этой последней цели мироздания определяется и цель человека в мире: «Все инстинкты, которые не метят на сохранение особи и породы, относятся к третьей главной цели в мире, усовершенствованию и облагораживанию породы, и в особенности обнаруживаются в человеческом роде» .
Одновременно с антропологическим развитием расы идёт и прогресс в духовном богатстве человечества. Именно в этом видел Гартман значение прекрасного - в непрерываемой связи с бессознательным и в напоминании о цели мироздания. Однако эта цель - прекращение действия воли и её безумных желаний, безмятежность - достигается не индивидуальным отрицанием воли, как это предполагал Шопенгауэр , а только всеобщим и космическим. К этому отрицанию неизбежно стремится эволюция мира; и человечество, развивая в себе сознание, способствует в конечном счёте прекращению мирового процесса.
В этой связи Гартман писал о прекрасном и о творческом вдохновении: «Так как далее вдохновение появляется тем легче, чем более углубляется интерес и нисходит с освещённых высот сознания в тёмные глубины сердца, т. е. в бессознательное, то несомненно мы имеем право и в этих случаях признать бессознательную волю. В простом же понимании прекрасного мы, конечно, должны признать инстинкт, относящийся к третьей главной цели, усовершенствованию рода: ибо стоит только представить себе, что сталось бы с человеческим родом, чего он в самом счастливом случае достиг бы в конце истории и сколь бедственнее стала бы и так уже бедная жизнь человеческая, если бы никто не испытывал чувства прекрасного».
В целом существование прекрасного и искусства не изменяет общей пессимистической оценки человеческой жизни, хотя «тёмная ночь борьбы и страдания должна осветиться ласкающим лучом солнца, когда мы вступаем в область науки и искусства!».
Гартман не принимал утверждения Шопенгауэра о том, что эстетическое наслаждение есть состояние «полного положительного удовлетворения». Здесь удовлетворяется не практический повседневный интерес, а стремление к познанию и красоте. Правда, моменты экстатического восторга, составляющие цель художественного произведения, редки и доступны только избранным натурам. Искусство - это единственная область жизни, где перевес оказывается на стороне наслаждения. И всё же значение искусства для счастья мира не очень велико.
Искусство - своего рода исключение из правил: «При том же нужно заметить, что этот излишек наслаждения распределён между такими индивидуумами, которые несравненно больнее, чем другие, чувствуют скорби бытия, настолько больнее, что этот излишек боли решительно не вознаграждается тем наслаждением. Наконец, и этот род наслаждения более, чем всякий другой род духовного наслаждения, ограничивается настоящим временем, тогда как другие предвкушаются в надежде. В этом наслаждении и встречается вышеупомянутая особенность, что одно и то же чувственное восприятие и служит удовлетворением воли, и вызывает эту волю».
Всё это, по мнению Эдуарда Гартмана , определяет как эстетическое наслаждение, так и художественное творчество.
Именно отсутствием дистанции между возникновением желания и его удовлетворением объясняется восприятие прекрасного. Причиной этой слитности является бессознательное. Ведь в нём нет времени, поэтому восприятие прекрасного замкнуто в настоящем моменте; в бессознательном нет разделения на субъект и объект, поэтому, воспринимая прекрасное, человек забывает себя: «Бессознательное осчастливливает человека в чувстве прекрасного и в художественном творчестве».
Люди отыскивают и создают прекрасное только в силу бессознательных процессов, результатом которых являются чувство прекрасного и замыслы художественного творчества, то есть идеи прекрасного.
Укоренённость ощущения прекрасного в бессознательном ещё не говорит об их большей неясности по сравнению с познавательными представлениями и дискурсивными понятиями. Хотя эстетические ощущения и зарождаются в области бессознательного и окончательно осознать их значение невозможно, их все же нельзя рассматривать как ступень, предшествующую познанию; они не имеют ничего общего с дискурсивным мышлением, а полностью от него отличны.
Это особое, интуитивное познание, безошибочное и мгновенное, как и само бессознательное. При этом эстетические ощущения не являются непосредственными чувственными восприятиями вещей, которые сами не что иное, как обнаружения «бессознательной мысли». Это «реакция души на уже готовые чувственные ощущения, так сказать, реакция второго порядка» у. Над эстетическими ощущениями надстраиваются уже с помощью сознания эстетические суждения. В оценках природной красоты и красоты произведений искусства, в самом процессе художественного творчества, за исключением момента возникновения замысла, постоянно присутствует работа сознания.
Процесс художественного творчества характеризуется, по Гартману двумя важными моментами - бессознательным зарождением замысла, идеи художественного произведения, и сознательным воплощением идеи в произведении, работой сознания по его завершению.
По преобладанию одного из этих моментов различает Эдуард Гартман гений и талант.
Если в момент возникновения замысла влияние сознательной воли практически отсутствует, то в ходе последующего процесса воплощения идеи она начинает играть важную роль. Способность эстетического суждения как элемент жизни сознания оказывается в художественном творчестве важнее, чем при пассивном восприятии прекрасного.
Талант отличается от гения преобладанием сознательной активности и, соответственно, неспособностью создать подлинную красоту, создать оригинал.
Обыкновенный талант, руководимый своим эстетическим суждением, создаёт художественное произведение посредством рассудочного выбора и комбинаций. Ему недостаёт божественного безумия, животворного дыхания бессознательного, которое для сознания представляется высшим вдохновением, чье происхождение необъяснимо.
«В гении его замысел (концепция) зарождается невольно, пассивно. Гениальный замысел не вынудишь никаким усилием; он ниспадает в душу, словно с неба... Гениальному замыслу даётся целое зараз, без всякого труда, как дар богов; если чего недостает ему, так это именно подробностей... Гениальный замысел представляет всегда такое единство в своих созданиях, что их можно сравнить только с организмами природы; ибо как первые, так и последние суть дело одного и того же бессознательного».
На самом деле выбирает бессознательное, этот неизвестный субъект творчества. Выбирает всегда целесообразно. Перед сознанием же возникает иллюзия выбора, или предпочтения, так как для него воля отделена от представления. Совершенная красота встречается прежде всего в природе, так как именно природа, и в особенности её организм, есть объективные «мысли» бессознательного.
Бессознательное пронизывает мир, и только иллюзия сознания заслоняет от человека его премудрость, проявляющуюся, в частности, в любви. Поскольку третья главная цель эволюции - совершенствование рода, то любовь, назначение которой, по Гартману, осуществлять правильный подбор индивидов на основании красоты, как раз и служит этой цели. Её истоки и закон полностью в области бессознательного, поэтому она всесильна. И поэтому она единственно подлинная тема и предмет искусства и должна быть таковой даже в большей мере, чем это обыкновенно полагают».
История эстетической мысли в 6-ти томах, Том 4, Вторая половина XIX века, М., «Искусство», 1987 г., с. 145-149.
Новости
С 26 января 2020 года продолжаются online-лекции и консультации И.Л. Викентьева в 19:59 (мск) о творчестве, креативе и новым разработкам по ТРИЗ. По многочисленным просьбам иногородних Читателей портала сайт, с осени-2014 еженедельно идёт Internet-трансляция бесплатных лекций И.Л. Викентьева о Т ворческих личностях / коллективах и современных методиках креатива. Параметры online-лекций:
1) В основе лекций - крупнейшая в Европе база данных по технологиям творчества, содержащая уже более 58 000 материалов;
2) Данная база данных собиралась в течение 41 года и легла в основу портала сайт;
3) Для пополнения базы данных портала сайт, И.Л. Викентьев ежедневно прорабатывает 5-7 кг (килограммов) научных книг;
4) Примерно 30-40% времени online-лекций будут составлять ответы на вопросы, заданные Слушателями при регистрации;
5) Материал лекций НЕ содержит каких-либо мистических и/или религиозных подходов, попыток что-то продать Слушателям и т.п. ерунды.
6) С частью видеозаписей online-лекций можно ознакомиться на
Философия бессознательного
В конце XIX в. усилился скептицизм. Истина, по Ницше, есть ʼʼрод заблужденияʼʼ. Отрицание высшего начала и истины порождало иррационализм. Отказ от гегелевского всесилия логики привел к философии бессознательного Эдуарда Гартмана (1842-1906).
Бессознательное, по Гартману, является единои̌ духовной субстанцией, общей для природы и людей и лежащей в базе их деятельности. В человеке бессознательное действует на уровне инстинкта, который никогда не ошибается. Представление о бессознательном присуще не только западной культуре. В древнеиндийской философии ему уделялось большое внимание - как подсознательным мотивам, так и сверхсознанию, под которым понималась часть человеческого существа, находящаяся в контакте с Единым.
Гартман продолжал Канта и особенно Шопенгауэра в том значении, которое они придавали воле. К сознательной воле Гартман добавил волю бессознательную, которая, по ᴇᴦο мнению, первична и более сильна.
Одно из свойств бессознательного - моментальность действия. Если мы что-то делаем, не раздумывая, по первому побуждению, это и есть проявление бессознательной воли. Она может находиться в конфликте с сознательными желаниями, и этим объясняется состояние, когда мы разумом понимаем, что нужно делать, но что-то внутри, непонятное нам самим, мешает приступить к выполнению намеченного, и делаем мы совершенно иное. С помощью представления о бессознательной воле можно объяснить, почему удовольствие часто переходит в свою противоположность. Человек отдает себя во власть инстинкта, являющегося выражением бессознательной воли. Но после ᴇᴦο удовлетворения последняя ослабевает, зато более сильной становится сознательная воля, недовольная происшедшим; отсюда чувство неудовлетворенности собой.
Делая.вывод, что небытие мира заслуживает предпочтения перед ʼʼбезумным карнавалом бытияʼʼ, Гартман перебрасывает мостик в философию XX в.
Контрольные вопросы
1. Каковы основные черты философии XIX в.?
2. Как связана философия Фихте, Шеллинга и Гегеля с философией Канта?
3. В чем сходства и различия между философией Шеллинга и Гегеля?
4. Каковы основные законы диалектики Гегеля?
5. Что такое Абсолютная Идея?
6. В чем сходство и различие между системами Гегеля и Аристотеля?
7. Как представлял эволюцию человеческой культуры Конт?
8. Каковы этапы развития общества по Спенсеру?
9. Какую роль играет бессознательное у Гартмана? 10. В чем своеобразие учения Ницше?
Гартман Э. Философия бессознательного˸ В 2 т. - М., 1875.
Гегель Г. Энциклопедия философских наук˸ В 3 т. - М., 1975- 1977.
Конт О. Курс положительной философии˸ В 2 т. - СПб., 1899-1900. - Т. 1.
Ницше Ф. Собрание сочинений˸ - М, 1990. - Кн. 1, 2.
Спенсер Г. Сочинения˸ В 7 т. – СПб., 1898. – Т. 1.
Фейербах Л. Избранные философские произведения˸ В 2 т. - М., 1955.
Фихте И. Ясное, как солнце, сообщение широкой публике о подлинной сущности новейшей философии. - М., 1937.
Хрестоматия по истории философии˸ В 2 ч. / Отв. ред. Л.А. Микешина. - М., 1994.
Шеллинг Ф. Сочинения˸ В 2 т. – М., 1987. – Т. 1.
Шопенгауэр А. Собрание сочинений˸ В 5 т. - М., 1992. - Т. 1.
Философия бессознательного - понятие и виды. Классификация и особенности категории "Философия бессознательного" 2015, 2017-2018.
Вконце XIX в. усилился скептицизм. Истина, по Ницше, есть «род заблуждения». Отрицание высшего начала и истины порождало иррационализм. Отказ от гегелевского всесилия логики привел к философии бессознательного Эдуарда Гартмана(1842-1906). Бессознательное, по Гартману,... .
На базе волюнтаризма Шопенгауэра и философии тождества Шеллинга, пытался с помощью спекулятивно-индуктивного метода вывести то, что лежит по ту сторону сознания (является трансцендентной стороной сознания), то есть, мир бессознательного. Считал бессознательное духовное... .
Проблема отношения личности и общества, взаимодействия психологических и социальных факторов – центральная тема теоретических работ Эриха Фромма (р. 1900). В отличие от Фрейда Фромм рассматривает побудительные мотивы человека не как биологические компоненты...
Карл Роберт Эдуард фон Гартман (Karl Robert Eduard von Hartmann, 1842 – 1906) – немецкий философ, яркий представитель философского иррационализма.
Вехи жизни и творчества
Гартман вошел в историю европейской мысли как автор оригинального учения – «философии бессознательного». Бессознательное, как его понимает Гартман, есть мировая метафизическая воля, в которой берут свое начало все формы феноменального бытия. Раскрытию этих проявлений бессознательного посвящена значительная часть его труда под названием «Сущность мирового процесса, или Философия бессознательного» - наиболее известной и пользовавшейся особенной популярностью в России в XIX столетии работы молодого Гартмана. В ней Гартман касается также и проблем религии, которым он посвятил два самостоятельных сочинения: «Религиозное сознание человечества» и «Религия духа» - вместе они составляют две части его религиозно-философской системы.
Источником религии Гартман считал разочарование в жизни, неудовлетворенность жизнью, в которой человек не может обрести подлинное счастье. Поэтому он создает сверхчувственный мир, где возможность найти прибежище и утешение. Гартман ставит культовую сторону религии на второй план, выдвигая в качестве основного (но не единственно важного) момент чувства, которое философ считает «питательной средой» для развития религиозных представлений. Чувство придает религиозным представлениям жизненность, индивидуальность. Однако именно поэтому чувство нельзя абсолютизировать: выдвигать на передний план чувство значит возводить в принцип индивидуализм и утверждение собственного Я. Напротив, по Гартману, религиозным принципом является самоограничение.
Гартман выделяет три формы религиозного чувства: собственно чувственную (sinnlicher), эстетическую и мистическую. В первой форме религиозное чувство широко распространено в естественных религиях и связано с личным счастьем и удовольствием конкретного человека; в этом случае человек просит богов об осуществлении своих желаний. Этот эвдемонистический остаток присутствует также на высших ступенях развития религии, а также в народном сознании. Эстетическая форма религиозного чувства также довольно широко распространена и представляет собой, по сути, чувства прекрасного и возвышенного в природе: в XIX столетии эти чувства довольно часто объединяли. Подчеркивая, что религиозное эстетическое чувство играет особенно важную роль в периоды упадка религии, в периоды открытого конфликта научного и религиозного мировоззрений, когда человек в эстетическом религиозном мироощущении может найти нейтральную почву, на которой сглаживаются эти противоречия, Гартман предостерегает от того, чтобы пытаться заменить эстетическим мироощущением религию: развитие эстетического чувства и воздействие на него он рассматривает как вспомогательное средство, которое может очень хорошо послужить целям пропедевтики, подготовки к восприятию истин религии, но никак не является самоцелью. Вся глубина религиозного чувства раскрывается в его мистической форме. В ней оно раскрывается как «последнее и глубочайшее основание всей религиозности» . Мистическое религиозное чувство способствует выходу человека за пределы существующих форм религиозного сознания, которое таким образом развивается. Мистическо чувство невыразимо и является самым неясным из всех чувств. Интересно, что у Гартмана сохраняется гегелевское различение религии чувства и религии сердца, которая более устойчива по сравнению с религией чувства и представляет собой устойчивый религиозный образ мыслей (Gesinnung), связанный с волей человека к практическим действиям.
Философские труды Гартмана переводились на русский язык еще в XIX веке. Переводчиком главного сочинения Гартмана выступил известный русский философ Алексей Александрович Козлов: в его переводе «Сущность мирового процесса, или Философия бессознательного» вышла в 1870-х годах в Москве. Также до революции были широко известны и переведены на русский язык его труд «Современная психология: Критическая история немецкой психологии за вторую половину девятнадцатого века» и небольшая работа под названием «Спиритизм», которая еще при своем появлении на немецком языке вызвала немало откликов со стороны русской интеллигенции.
Основные сочинения
На русском языке
1. Гартман Э. ф. Сущность мирового процесса, или Философия бессознательного. В 2 тт. Пер. с нем. А.А. Козлова. М., 1873-1875.
2. Гартман Э. ф. Спиритизм. Пер. с нем. А. М. Бутлерова. СПб, 1887.
3. Гартман Э. ф. Современная психология: Критическая история немецкой психологии за вторую половину девятнадцатого века. Пер. с нем. Г. А. Котляра под ред. М. М. Филиппова. М., 1902.
На немецком языке
4. Hartmann E. v. Das religiöse Bewusstsein der Menschheit im Stufengang seiner Entwickelung. Berlin, 1882.
5. Hartmann E. v. Religion des Geistes. Berlin, 1882.
Эдуард фон Гартман. Сущность мирового процесса, или Философия Бессознательного/ Пер. с нем. А.Козлова.
Т. I. Бессознательное в явлениях телесной и духовной жизни. Т. II. Метафизика Бессознательного. Изд. 2-е, исправленное.
– М.: КРАСАНД, 2010. – 322 + 440 с.
Эдуард фон Гартман (1842–1896) – в свое время скандально популярный, а сегодня полузабытый и недооцененный немецкий философ. Его можно считать последним из великих полигисторов в античном или средневековом смысле, то есть мыслителей, пытавшихся охватить и переработать в рамках своей системы практически всю совокупность современного им знания. Уже в начале XX века появление таких титанических личностей и монументальных философских систем стало невозможно из-за лавинообразного роста количества информации и калечащей гиперспециализации.
Долгожданное переиздание главного труда Эдуарда фон Гартмана – подарок для всех ценителей философии. Справедливости ради отметим, что слово «исправленное» в выходных данных вводит в заблуждение. Оба тома полностью идентичны первому изданию (М., 1873–1876). Издатели поленились привести дореформенную орфографию к современному стандарту, не стали редактировать текст, исправлять опечатки, писать комментарии, а составили макет из отсканированных изображений.
Конечно, можно сказать, что первое издание книги Гартмана в «почти точном» переводе русского философа Алексея Александровича Козлова (1831–1901) – культурный и исторический памятник, переиздание которого в нетронутом виде само по себе оправданно. Но все же хочется надеяться, что и «Философия Бессознательного», и все другие основные произведения Эдуарда фон Гартмана (а полное собрание сочинений философа насчитывает около 40 томов), когда-нибудь выйдут на русском языке в точном переводе, в современной орфографии, с полагающимся научным аппаратом и комментариями.
В нашем небольшом очерке мы, конечно, не сможем дать общего представления о масштабе и глубине построений Гартмана. Наша цель – заинтересовать читателя этим фееричным мыслителем. А для этого мы обратимся к одному из самых оригинальных метафизических аргументов Гартмана, который при желании можно рассматривать как поразительное откровение, а можно как мысленный эксперимент, хитроумный парадокс или вовсе софизм. Этот аргумент, изложенный в заключительном разделе второго тома «Философии Бессознательного» (гл. XIII. Последние начала), мы будем называть «Пределом Эдуарда фон Гартмана».
Аннигилизм
«Философия Бессознательного» вышла из-под пера 26-летнего философа Эдуарда фон Гартмана, и немалую роль в ее первоначальном успехе сыграли безупречный («шопенгауэровский») стиль, богатый язык, ну и, конечно, оригинальность метода и содержания. Автор претендовал на завершение «классической» линии немецкой философии, а вернее – на синтез двух ее основных ветвей: Кант – Фихте – Шеллинг – (Гегель, Шопенгауэр). Но внимательный читатель обнаружит, что, несмотря на стремление выдержать срединную линию между Гегелем и Шопенгауэром, Гартман сильнее тяготеет к франкфуртскому, чем берлинскому мыслителю, и не только стилистически.
Общую идейную установку Шопенгауэра и Гартмана можно назвать «абсолютным пессимизмом». Однако даже из самых последовательных и радикальных пессимистов совсем немногие развивали идеи универсально-космического самоуничтожения, мирового самоупразднения, онтоцида. Поэтому нам кажется, что Шопенгауэра и Гартмана (а также родственного им немецкого философа Филипа Майнлендера) следует выделить в отдельную группу «аннигилистов».
Что же такое аннигилизм? Мы предлагаем понимать под этим неологизмом учение о предпочтительности небытия мира по сравнению с его бытием, о желательности прекращения «мирового процесса» и конкретных путях приведения мира к состоянию небытия. Возможность целенаправленного упразднения мира была впервые обоснована Шопенгауэром в рамках своей системы. Если, например, Будда говорил только о личном спасении, то новизна учения Шопенгауэра состояла в том, что утверждалась возможность уничтожения (или самоуничтожения) метафизической основы мира – воли (аналога Брахмана), «этого чудовища».
Поскольку метафизической основой мира, согласно Шопенгауэру, является мировая воля (она же воля к жизни), то для упразднения мира достаточно волевого акта мироотрицания (жизнеотрицания). Полное успокоение (резиньяция) воли в одном индивидууме, поскольку воля в своей сущности едина, означало бы умерщвление воли вообще. Один мистический акт абсолютного жизнеотрицания может освободить весь мир от бремени существования. Все произошло бы так, как если бы воля, увидев себя в зеркале сознания одного из своих проявлений, содрогнулась бы от ужаса и, убедившись, что созданный ее мир непоправимо плох, пришла бы к отрицанию самой себя и вечному успокоению в добровольном погружении в ничто.
Подобный ход мысли, очевидно, приводил в тупик. Шопенгауэр восторженно описывал подвиги великих аскетов прошлого, примеру которых призывал подражать, затрудняясь, однако, вразумительно объяснить, почему после стольких героических актов миро- и жизнеотрицания Вселенная все еще существует.
Чтобы преодолеть это затруднение, Шопенгауэр предусмотрел, что задача уничтожения мира может быть достигнута более успешно на пути коллективного усилия. Он считал, что Новый Завет отказа от деторождения должен заменить ветхозаветную заповедь размножения. Вот что ожидает на этом пути истосковавшийся по небытию мир: «Если эта максима (отказ от деторождения) станет всеобщей, то человеческий род прекратится. Вместе с человеком в силу связи, существующей между всеми проявлениями воли, исчезнет и мир животных: так полный свет изгоняет полутени. С совершенным уничтожением познания и остальной мир сам собой превратился бы в ничто, так как без субъекта нет объекта» («Мир как воля и представление», Т. I, параграф 68).
Мировой процесс
Гартман значительно усовершенствовал систему Шопенгауэра. Согласно Гартману, метафизической основой мира является Бессознательное с двумя атрибутами (в спинозовском смысле) – волей и представлением, почему он называет ее также «представляющая воля». Счастливый финал мирового процесса такой же, как у Шопенгауэра, – упразднение («искупление») мира.
Исходно воля находилась в состоянии чистой потенции (или небытия), а представление – в состоянии, которое Гартман обозначает по-разному: чистая возможность, сверхсущее, скрытое бытие. Воля абсолютно случайно и бессмысленно захотела хотеть и перешла из потенции в акт. Действительное бытие, обязанное своим существованием безумству воли, отличается характером неразумности и бессмысленности: есть то, чего не должно быть. Гартман соглашался с Шопенгауэром: бытие мира в целом заключает в себе больше страдания, чем удовольствия, и, следовательно, небытие мира предпочтительнее его бытия. Но сознание не может прямо уменьшить и уничтожить волю, оно способно только возбудить противоположно направленную, следовательно, отрицательную волю. Когда мотивированная сознанием противодействующая воля сравняется силою с подлежащею уничтожению мировой волей, они вполне парализуют друг друга и обратятся в нуль, то есть уничтожат друг друга без остатка.
Но как приступить к уничтожению мира практически? Аскетическое отрицание воли, по мнению Гартмана, столь же нелепо и бесцельно или даже нелепее, чем самоубийство, ибо первое медленнее и мучительнее достигает только того же, чего достигает последнее: именно прекращение конкретного явления, не затрагивая его сущности. Таким образом, стремление к индивидуальному отрицанию воли есть заблуждение, но заблуждение только относительно пути, а не относительно цели. Не ведет к желанной цели и всеобщий отказ от деторождения: «Какой прок, например, был бы от того, что человечество вымерло бы вследствие полового воздержания, а несчастный мир продолжал бы свое бытие: в результате оказалось бы, что Бессознательное должно было бы воспользоваться первым случаем создать нового человека или ему подобный тип, и вся история стона и скорбей пошла бы сызнова. <...> Для того, кто крепко стоит на всеединстве Бессознательного, спасение, переход воления в неволение мыслимо только как всеединый акт, не как индивидуальное, но как космически-универсальное отрицание воли, как последнее мгновение, после которого не будет никакого воления, никакой деятельности» (II, с. 372–373). Необходима такая координация и быстрота сообщений между обитателями земного шара, чтобы они могли одновременно привести в исполнение свое отрицание воли и перевесить при этом количество положительной воли, проявляющееся в бессознательном мире.
Возможна ли подобная развязка мировой драмы в принципе? Старший шопенгауэрианец (ценимый Гартманом) Юлий Банзен (1830–1881) считал, что нет. По его мнению, воля неуспокоима, существование мира – зло бесповоротное и непоправимое: «Мгновение само по себе крошечное – все же сильнее самоотрицания всех времен». Гартман же возражает: «Если бы эта победа была невозможною, если бы этот процесс не был развитием, идущим к мирной цели; если бы он был бесконечен и исчерпывался бы только слепой необходимостью и случайностью, не представляя никакой возможности к благополучному завершению, то, конечно, тогда и только тогда мир представлял бы нечто абсолютно безнадежное, он был бы адом без исхода; и тупое самоотвержение было бы единственно возможною философией. Но мы, которые признаем в природе и истории величественный и чудесный процесс развития, мы верим в конечную победу все ярче и ярче светящегося разума над неразумием слепого воления, мы верим в конец процесса, несущий нам спасение от муки бытия, конец, дляускорения которого и мы можем внести свою лепту, если будем руководиться разумом» (II, с. 369–370).
Предельный аргумент
Все это по-своему замечательно, однако встает вопрос, который не тревожил в такой резкой форме Шопенгауэра. Если мир может быть возвращен в исходное состояние, из которого однажды был выведен волей, то где гарантия, что песочные часы бытия не перевернутся еще раз? Воля как потенция, могущая решиться на бытие или нет, абсолютно свободна: ни извне, ни изнутри ее свобода ничем не ограничена. Поэтому потенция воли снова может решиться на хотение, и, следовательно, существует возможность, что мировой процесс будет сколько угодно раз разыгрываться тем же порядком. Казалось бы, никакой уверенности в этом вопросе быть не может┘
И тут начинается самое интересное (II, с. 398–399). Гартман предлагает несложный расчет, позволяющий оценить вероятность того, что воля после нескольких актов хотения и самоотрицания снова решится на хотение. Поскольку воля абсолютно свободна в своем выборе (решиться на хотение или на нехотение), то вероятность каждой из двух возможностей равна 1/2 (как при подбрасывании монеты). Если учесть, что с концом мирового процесса прекращается и время, то дело можно представить себе так: потенция в момент уничтожения последствий своего предыдущего акта снова решается на акт. Так как на вероятность будущего события в данном случае не может оказывать влияния прошедшее, то коэффициент вероятности 1/2 для следующего всплывания хотения из потенции останется тем же самым.
Теперь мы можем оценить априорную вероятность того, что выход хотения (а вместе с ним и мирового процесса) из потенции повторится n раз. Очевидно, эта вероятность будет та же, что и вероятность выкинуть монету орлом n раз кряду, то есть равна (1/2) n . При возрастающем n она становится сколь угодно малою, так что вероятность многократного выхода воли из потенции невелика. Следовательно, рано или поздно существование должно будет умиротвориться в священном покое ничто: lim (1/2) n = 0 при n, стремящемся к бесконечности. Собственно, это и есть предел Эдуарда фон Гартмана.
Сумеет ли человечество достойно справиться с уничтожением мироздания? Конечно, с определенностью этого сказать нельзя, и Гартман стоически восклицает: «Будет ли человечество способно к такому подъему сознания, чтобы достигнуть цели, или же возникнет для того другой высший вид на Земле, или же цель будет достигнута при более благоприятных условиях на другом небесном теле, трудно сказать. Как бы то ни было, в известном нам мире мы первенцы духа и должны честно бороться» (II, с. 373).
Опровержения
Можно представить, какую реакцию вызвал предложенный Эдуардом фон Гартманом апокалипсический проект. Фридрих Ницше посвятил Гартману (не столько опровержению, сколько высмеиванию) второе из «Несвоевременных размышлений» – «О пользе и вреде истории для жизни» (1874), в котором осыпал его сомнительными комплиментами как первого «философа-пародиста», в котором «наше время дошло до иронического отношения к самому себе» (аф. 9). В «Человеческом, слишком человеческом» (аф. 357) он вновь предположил, что Гартман всего лишь «пошутил». Неудачно пошутил, конечно, Ницше. Едва ли Гартман, в котором все (и биография, и способ выражения) изобличают благородного и честного мыслителя, был способен на такой мефистофелевский юмор. Евгений Дюринг так вовсе считал, что «проектированный Гартманом конец мира посредством решения, принятого большинством человечества, превосходит все явления обычного мозгового расстройства».
Зато можно сказать, что в русской философии именно система Гартмана пробудила один из самых замечательных умов – Владимира Сергеевича Соловьева, посвятившего опровержению системы Гартмана (в том числе его «предельного» аргумента) свою магистерскую диссертацию «Кризис западной философии (Против позитивистов)» (1874).
Вообще, когда речь заходит о том, как нечто может превратиться в абсолютное ничто и наоборот, все аннигилисты несносно темнят. Соловьев уловил «ахиллесову пяту» аннигилизма, которая в «Философии Бессознательного» тщательно, но безуспешно замаскирована. Согласно Гартману, воля первоначально находилась в состоянии чистой потенции, или чистого небытия, но чистое небытие (даже если постулировать его тождественность с чистым бытием, как делал Гегель) перейти в действительное бытие никак не может. Только понятие небытия переходит в понятие же бытия и обратно, как показано Гегелем, но понятие небытия не есть ничто, а именно понятие. То есть, утверждает Соловьев, положив абсолютным началом чистое небытие, на этом начале и следовало бы остановиться. Гартман совершает логическую ошибку: «мыслит волю и представление существующими в состоянии потенции прежде их действительного бытия, он мыслит чистую потенцию, существующую саму по себе, отдельно от актуальности, то есть он гипостазирует отвлеченное понятие потенции, несмотря на совершенно относительный характер этого понятия» (Владимир Соловьев. Спор о справедливости. М., 1999. 391 с.).
Можно смело предположить, что Соловьев унаследовал масштабность мышления, метафизический размах собственного проекта именно у Гартмана. Благодарность русского философа проявилась также в том, что он подчеркивал положительное значение системы Гартмана не только для собственного идейного становления, но и для европейской мысли в целом.
В заключение нам хотелось бы предоставить слово самому Владимиру Соловьеву. Извиняемся за объемность цитат, но они красноречивее любого пересказа. «Истинность гартмановской практической философии заключается, во-первых, в признании того, что высшее благо, последняя цель жизни не содержится в предметах данной действительности, в мире конечной реальности, а, напротив, достигается только через уничтожение этого мира, и, во-вторых, в признании, что эта последняя цель достижима не для отдельного лица в его отдельности, а только для всего мира существ, так что это достижение необходимо обусловлено ходом всеобщего мирового развития» (Ibid, с. 431).
«С другой стороны, ясно, что когда Гартман, показавши вполне основательно отрицательный характер мирового процесса и его последнего результата, или цели, утверждает, что в этом последнем результате снимается не только наличная действительность конечного реального мира в его исключительном самоутверждении (как это несомненно истинно), но что это есть совершенное уничтожение, переход в чистое небытие, ясно, что такое утверждение не только нелепо само по себе (как было нами прежде показано), но и прямо противоречит основному метафизическому принципу самого Гартмана. В самом деле, конец мирового процесса, во-первых, не может быть безусловным уничтожением всего сущего потому, что ведь абсолютный, всеединый дух, совершенно не подлежащий времени (как это признает и Гартман), не может сам по себе определяться временным мировым процессом, следовательно, он остается в своем абсолютном бытии неизменно как до мирового процесса, так и во время его и после него, следовательно, процесс этот и его конечный результат имеет значение только для феноменологического бытия, для мира реальных явлений. Но, во-вторых, и для этого мира конец процесса не есть уничтожение в безусловном смысле» (Ibid, с. 431–432).
«Последняя цель и высшее благо достигаются только совокупностью существ посредством необходимого и абсолютно целесообразного хода мирового развития, конец которого есть уничтожение исключительного самоутверждения частных существ в их вещественной розни и восстановление их как царства духов, объемлемых всеобщностью духа абсолютного» (Ibid, с. 433).
