Кто критикует Церковь, к чему неизбежно приводит невежество, а также о романтиках-утопистах и проповедниках «последних времен» – адекватный собеседник протоиерей Владимир Пучков.
– Отче, как известно, и в православной среде существует крайности. Есть два крыла: т. н. либеральная интеллигенция и радикальные консерваторы. Либералы критикуют большей частью Православное Предание, которого они зачастую не знают, не принимают и отказываются признавать как таковое.
Почему и когда возникли вышеуказанные крайности? Почему у либералов такой страх перед церковными канонами и Преданием? О какой свободе они мечтают?
– Среди православных действительно существуют либералы и консерваторы, однако я не спешил бы давать столь жёсткие характеристики ни одним, ни другим. Отрицанию ради отрицания, как и к шовинистическим выпадам, подвержены, скорее, немногочисленные группы верующих, сознательно или невольно подменившие подлинную веру набором идей. Упомянутые недостатки присущи им в полной мере. Группы эти почти маргинальны, а взгляды их приверженцев, как правило, бессистемны, поэтому рассматривать их как оформившиеся течения в Православии я бы не стал.
Правильнее было бы говорить о модернистах (для меня это слово не имеет негативного характера) и традиционалистах.
Не стоит полагать, что модернисты не знакомы с Преданием Церкви. Многие из них – люди читающие и мыслящие. В то же время далеко не все традиции, сложившиеся в церковной жизни последнего времени, соответствуют Преданию. Один из ярких примеров – молитвы анафоры на Литургии. Под влиянием разных факторов почти повсеместно установилась традиция тайного чтения этих молитв, тогда как из содержания самих молитв явствует, что написаны они были для чтения во всеуслышание. И поздняя традиция чтения их вполголоса, с точки зрения литургического предания, выглядит новшеством. Модернисты, видя подобные несоответствия, не боятся об этом говорить.
Проблема, скорее, в том, что, желая безусловного блага Церкви, многие из них стремятся изменить всё и сразу, плохо отдавая себе отчёт, что радикальные и стремительные перемены никогда не проходили для Церкви безболезненно.
Первые, и достаточно смелые, «модернистские» идеи были сформулированы в процессе подготовки к Всероссийскому Поместному Собору 1917–18 годов, многие из них были рассмотрены Собором, отдельные получили одобрение. «Модернистами» иногда называют также богословов Парижской школы, хотя известный призыв о. Георгия Флоровского «вперёд к Отцам» провозглашает, скорее, возврат к святоотеческой традиции, нежели призывает к отрицанию традиций, сложившихся в последние века.
Соответственно, никакого страха перед Преданием и канонами у модернистов нет. Есть лишь опасение, чтобы обычаи, рождённые церковно-народным сознанием в недавнее время, не заслонили подлинное Предание и традицию.
– Почему либеральное крыло становится к официальной позиции Церкви, к ее руководству и представителям, в оппозицию, поддерживая при этом некоторые «лжеучения»? Получается, что они перечеркивают многовековые труды отцов Церкви, которые защищали чистоту Православия, объясняя это тем, что они не видят церкви в Церкви. Какая церковь им нужна?
– Я бы не стал обобщать. В разряд «лжеучителей» у нас нередко попадают те, кто больше других потрудился на ниве Христовой и чья деятельность принесла реальные плоды. Достаточно вспомнить не блещущие грамотностью и объективностью разборы книг о. Александра Шмемана, дебоши на лекциях А. Кураева... Здесь выразить своё несогласие – скорее долг совести, нежели пренебрежение традицией.
С другой стороны, есть, конечно, и явное критиканство. Когда практически всё, что есть в Церкви, объявляется плохим, устаревшим и подлежащим немедленной утилизации. Носителями подобных идей нередко бывают люди с активной жизненной позицией, воцерковлённые или околоцерковные, успевшие состояться в профессиональном плане и считающие, что только они знают, каким должно быть христианство. Эти люди с готовностью хвалят любое, даже самое нелепое мнение, только бы оно шло вразрез с традиционным церковным. В общем «есть такая работа – Церковь критиковать».
Не думаю, что у таких людей есть своё целостное видение Церкви. Апломба, амбиций и желания самоутвердиться, конечно, через край, но по сути они романтики-утописты. Верх их возможностей – выступления в медиапространстве и полемика в соцсетях.
– Другая сторона этой же медали, иная крайность – православный шовинизм. Лично у меня двоякое отношение к некоторым православным акциям, т. к. сюда примешиваются показательная «отстраненность от мира», противопоставление современному обществу, что только отталкивает сомневающихся и думающих людей от Православия, которое является гарантом мира, добра и нравственных ценностей, а не враждебности. Именно враждебность ко всем инакомыслящим, в том числе к своим же православным братьям, и является визитной карточкой радикального крыла. Какие предпосылки к возникновению таких взглядов? Как с этим бороться?
– Если критиканский подход рождается от желания говорить при полной неспособности к созидательному труду, то причина радикального ретроградства в нежелании думать. Помните у В. Высоцкого: «Не надо думать – с нами тот, Кто всё за нас решит». Придя в Церковь, несамостоятельный, инфантильный человек очень быстро находит возможность не только оправдать свои недостатки, но и возвести их в ранг добродетели. «Всё по благословению», «послушание превыше всех добродетелей», «слушайся своего старца»… Дело теперь за немногим – нужно найти себе духовника, да такого, чтобы сказал как отрезал. И находят. Как раз там, где «благословляю на платок», «телевизор выбрось» и «мужа в пост обнимать не смей». Надо ли говорить, что вокруг таких вот горе-духовников и собираются общины, смотрящие на мир и общество волком, боящиеся даже самых безобидных новшеств и готовые до последнего сражаться за собственное «все погибнут, а мы спасёмся» с химерами, которых они сами же и придумали.
Бороться с этим явлением, по-моему, можно только уча людей думать. Лучше всего с этим справляется литература, причем совсем не духовная. Привейте неофиту любовь к чтению хорошей светской литературы (классической, прежде всего), спрятав от него до времени творения отцов-аскетов, и риск того, что он попадёт под влияние «православных активистов» или проповедников «последних времён», сократится в разы.
Вместе с тем я бы не спешил записывать в ретрограды и шовинисты всякого церковного консерватора. Я лично знаю священников, которые к своим прихожанам весьма строги. Строгость эта простирается подчас и на вполне житейские вещи. Службы в их храмах совершаются по Типикону, посты соблюдаются по самому строгому Уставу, и даже неуставные богослужебные традиции чтутся с благоговением. При этом в их общинах нет ни злобных старух, ни фанатиков с нездоровым блеском в глазах, никто не выставляет напоказ своего благочестия и все стремятся жить по Евангелию. Это – здоровый традиционализм, на фоне которого крикливые, но немногочисленные шовинисты выглядят хоть и досадным, но всё же недоразумением.
– Вышеупомянутые крайности проявляются не только у мирян, но и у священников. Разномыслие приветствуется в Православии, важно единство в главном. Но какие границы разномыслия допустимы? Как сосуществовать таким разным взглядам?
– Границы разномыслия очерчивают Священное Писание и святоотеческое богословие. Для того чтобы за эти границы не выходить, необходимо хорошее знание как первого, так и второго. Не умение цитировать во время проповеди, а именно знание. Главная предпосылка мирного сосуществования под одной церковной крышей либералов, модернистов, традиционалистов и консерваторов – умение слышать друг друга и взаимный интерес. В конце концов всецелая уверенность в собственной правоте – признак не обладания истиной, а ограниченности ума. А вот в дискуссиях нужно уметь спорить не ссорясь, как солженицынские Рубин с Нержиным – убеждённо, с жаром, на чём свет стоит, но при этом не теряя взаимного уважения и не стремясь последнее слово оставить за собой.
– Почему смиренное искание водительства Церкви в учении веры подменивается самочинным блужданием ума в области религиозной мысли? Чем это вызвано?
– Современный человек как-то болезненно, патологически дорожит собственной свободой, не всегда при этом понимая, что есть свобода на самом деле. Такова, увы, примета нашего времени, которое в своих дневниках очень точно охарактеризовал о. Александр Шмеман: «Эпоха бунтующих рабов, сменившая эпоху высокого “послушания” свободных людей».
Записала Наталья Горошкова
Скоро впору открывать рубрику «мои 5 копеек»… Дискуссия о проблеме интеллигенции в Церкви вызвала во мне «гамму чувств», которую попробую-ка я передать статейно.
Протоиерей Игорь Прекуп
Вдохновил меня на сей опус дорогой моему сердцу своей статьей . И резануло меня именно «и». Такой, знаете ли, лукавый элемент русской грамматики: вроде как союз, да еще и соединительный, а зачастую своим появлением тонко намекает на существующее разделение, даже разнородность, чуть ли не разноприродность, которая хоть прижимай, хоть вари – не позволит соединиться в единое целое.
Этот мерзкий, подлый союз «и»… Он только делает вид, что пытается объединить, а на самом деле лукаво кивает: «Ага, щаззз!.. Да интеллигенция в Церкви – это ж все равно, что шуруп, вкрученный в живую ткань, который отторгается ею в силу своей чужеродности организму!»
Но это не совсем так. Не в том смысле, что не с Церковью. Это само собой. Но говоря так, мы сужаем проблему, а сужение – далеко не всегда путь к уточнению. В данном случае мы упускаем из внимания, что интеллигенция формируется в антагонизме с общественно-политической системой, роль идеологического сектора которой, начиная с синодальной эпохи, была отведена Всероссийской Греко-Кафолической Православной Церкви. Да, именно с синодальной, потому что до того положение Церкви в обществе и в самом деле соответствовало Ее предназначению, что, естественно, не могло не оборачиваться временами острыми конфликтами (порой с летальным исходом для Ее представителей), что никак, впрочем, не влияло на Ее общественную роль и статус.
Петр I был первым, простите за каламбур, кто сумел воплотить вековую мечту многих своих предшественников: указал Церкви место в качестве одного из государственных департаментов (пусть даже и избавил Ее исполнительную власть от унизительного названия Духовной коллегии, переименовав в Синод, и тем самым как бы церковным термином, как бы ради осуществления соборности, как бы прикрыл срам победы цезарепапизма в отдельно взятой стране).
Петр был первым интеллигентом на Руси? Никак. Хотя и ратовал за развитие образования на западный манер, но интеллигентом его не назовешь. Его борьба с Церковью, попытка подчинить Ее существование государственным интересам (как он их понимал) даже отдаленно не напоминает антиклерикальный протест интеллигенции. Тут уж скорее его «пророк» – митр. Феофан (Прокопович), с его протестантской идиосинкразией к ритуалам, подходит. Однако сказать, что эта креатура Петра – закваска будущей русской интеллигенции – как-то уж очень смело.
В широком смысле интеллигенция существовала всегда в недрах общества. Это те его представители, которые руководствовались в своей жизни разумом. Да-да, не обычаями, не «правилами игры», не мнениями людскими, не рассудком, помогающим во всем этом ориентироваться, который, кстати, свойственен и животным, а именно разумом, который присущ только человеку. Разумом, который ищет в союзе с сердцем ответа на вопросы, что есть благо, что есть должное, в чем смысл жизни. Нащупывая ответы, интеллигент старается жить согласно им и учить этому окружающих его людей.
Интеллигенты были всегда, во все времена. И не было времени, когда они были удобны властям. Нет, и не будет. Именно потому, что мотивация их поведения неподконтрольна, поскольку находится, скажем так, в идеальной области. Человек, которого «не замотивировать» интересами материального благополучия, карьеры и т.п., раздражает власть, поскольку он непредсказуем в своих действиях. Иди, знай, что ему там в какой момент совесть шепнет…
Интеллигентами (причем ярчайшими как для своей эпохи, так и на все времена) были, к примеру, святые Отцы и Учители Церкви: , и Иоанн Златоуст. И не столько потому, что они «прошли через Афины», не только из-за своей интеллектуальной мощи, которую они направляли на просвещение как своих современников, так и последующих поколений, но в первую очередь в силу их принципиальности, в силу неприятия фальши, лицемерия, что всегда декларировалось интеллигенцией в качестве знаковых добродетелей (другое дело, что не всех представителей интеллигенции можно назвать интеллигентами, но это уже отдельная тема).
А прп. Паисий (Величковский), которому мы обязаны возрождением традиции старчества? А ? А оппонировавшие друг другу святители и ? А славянофилы (или интеллигенция – это только западники?)? Да уже достаточно православному христианину имен Пирогова, Ушинского и Рачинского, чтобы слово «интеллигенция» произносить с пиететом. А , составившие программу сосуществования Церкви и атеистического государства (но не услышанные, поскольку был найден иной «метод») – это не интеллигенты разве? – Это цвет русской интеллигенции, ее корень, ее животворный источник!
Да, в середине позапрошлого века интеллигенция в России начинает как бы вычленяться в особый социальный слой, или, как недавно говорили, в «прослойку» (которая, как известно, всегда страдает, когда на базис давит надстройка). Но почему? Вследствие чего в России формируется новый общественный слой? Из-за чего лучшие его представители, как, например, Дмитрий Менделеев, предпочитают называться «специалистами», брезгуя называться «интеллигентами»? Ох, как много вопросов! И ведь не риторические.
Ответ мы отчасти получим у того же свт. Игнатия, который трезво анализирует последствия петровской реформы для Церкви, усматривая причину Ее ослабления в развале монашеской жизни, который произошел вследствие того, что монастыри в синодальную эпоху стали превращаться в социальные отстойники, куда сбрасывалось то, что было обузой в обществе, и наоборот, представители аристократии стали большой редкостью среди монашества. Немалую роль в этом сыграло и то, что правящий класс во всем должен был равняться на Запад, пропитываясь его ментальностью (спасибо Наполеону – чуток отрезвил).
А хлопцы, «воровавшие знания» в Риме, а потом получавшие архиерейские кафедры? А семинарии, поставлявшие народу учителей, зачастую не блещущих нравственностью (вот крестьяне и не отдавали детей учиться в школы к пьяницам да «табашникам»)? И это на фоне ослабления стержня Святой Руси – монашества…
Интеллектуально послепетровская Россия развивалась, а духовно?.. Ну, а «знание без воспитания», как известно, «что безумному – меч». Кто виноват в том, что интеллигенция в России духовно одичала и как раз в этом состоянии одичания-то и выделилась в особый социальный слой со своим частным моральным кодексом (вспомните дискуссии в печати советских времен о разнице в понятиях «интеллигент» и «интеллектуал»)? И почему этот слой вообще появился? Как реакция на что он сформировался?
Просто так в обществе ничто не образуется. Не является ли этот процесс закономерным следствием ослабления каких-то общественных устоев? Не защитная ли это реакция самого общества? Аристократия вырождается морально – ценности, которые она культивировала и декларировала, подхватывает та часть общества, которой они дороги. Церковь утрачивает роль совести нации – эта же часть общества подхватывает и взваливает данную функцию на себя… Кто-то ж должен. Причем каждый в отдельности, не организуясь между собой, а узнавая друг друга по какому-то не поддающемуся описанию созвучию мыслей и чувств.
Вспомните Грибоедова: «Служить бы рад – прислуживаться тошно». Это же девиз интеллигенции: служить не за страх, а за совесть, верой и правдой; служить, но не ронять своего достоинства, не холопствовать и не холуйствовать. Это плохо? Не думаю.
Да, у интеллигенции свой культ ценностей и свои кумиры, олицетворяющие их. Поэтому неудивительно, что уже в позапрошлом веке интеллигенции традиционная религиозность не была особо свойственна. Но потому ли, что ценности ее были сплошь ложными?
Во-первых, интеллигенция – слой неоднородный, стало быть, и ценностная иерархия варьируется в зависимости от мировоззренческих основ той или иной категории людей (православный Достоевский, католик Гааз, агностик Чехов, «зеркало русской революции» граф Толстой, атеист Чернышевский – все они, будучи представителями разных сословий и приверженцами разных ценностных систем, принадлежат к одному социальному слою), а, во-вторых, существенными свойствами (общими и неотъемлемыми) являются такие, которые не только не противоречат христианскому мировоззрению, но из него-то как раз и произрастают!
Откуда представление о ценности человеческой личности, о свободе и равенстве людей, независимо от социального происхождения, расы, национальности, пола – откуда все эти идеи, как не из христианства? Другое дело, что интеллигенция подобрала и развила их вопреки «системе». Государство, называвшее себя христианским, должно было само способствовать торжеству этих ценностей, тем более церковная иерархия, но ничего подобного: государство не проявляло заинтересованности в свободных личностях, ибо они плохо управляемы, пастыри, по большей части, тоже как-то не слишком интересовались душами людей. Во всем рутина далекая от декларируемых ценностей. Но кто-то ж должен?!.. И вот, кто-то пытается подобрать то, что валяется под ногами за ненадобностью.
Но уж тут не обессудьте: подобрать-то подберет, а вот как понесет и как использует, да как применит – это уж, извините… как сумеет. В зависимости, опять же, от мировоззрения. Кто-то прославит Бога своими делами, а кто-то Его же дар употребит для проповеди безбожия.
Да, в том, что в ХХ веке Россию потрясли революции – немалая заслуга интеллигенции, как слоя, который не оставался равнодушен к социальной несправедливости, к царившим в обществе ханжеству и лицемерию, к несовместимым с евангельскими идеалами явлениям во всех сферах жизни – слоя, который, видя и справедливо осуждая недостатки окружающей жизни, усматривал, однако, их корень в причинах политического, экономического, интеллектуального, наконец, нравственного характера, при этом или игнорируя, или недооценивая роль духовной составляющей.
Тем не менее, винить интеллигенцию в произошедших революциях – несправедливо. Во-первых, революционеры и их пособники отнюдь не являлись ни цветом интеллигенции, ни ее большинством. А во-вторых, для недовольства общественным устройством, которое и в самом деле было далеко не идеальным, имелись объективные причины. Но мало кто из русской интеллигенции отдавал себе отчет, какими бедами отзовется воплощение их мечты о смене политического строя, насколько все те пороки, в надежде на избавление от которых они приветствовали февральскую революцию, будут процветать после революции октябрьской.
Так что же получается?.. Проблема интеллигенции в том, что это изначально порочный этнос, в принадлежности которому надо каяться, который надо анафематствовать, от которого надо отрекаться подобно тому, как отрекаются от иноверия, от ереси?
Так нет же! Это ведь не партия, не секта какая-нибудь со своим учением и гуру. Как мы уже говорили, этот слой слишком неоднороден, чтобы можно было говорить о какой-то коллективной вине, общем ложном исповедании, тем более, о какой-то извращенной ментальности, якобы разлагающе действующей в церковной среде.
Тогда в чем проблема с приходом интеллигенции в Церковь? Мешает ли кто-то или все это выдумки? И стоит ли вообще как-то выделять этот вопрос? Ну, в самом деле, не обсуждаем же мы проблемы других социальных категорий, не создаем же мы какие-то приоритетные условия, скажем, работникам легонькой промышленности…
А что, разве я где-то сказал о необходимости создавать интеллигенции какие-то особые льготные условия? Речь совсем не об этом. Для начала стоит поставить вопрос не «что мешает», а вообще, мешает ли что-то приходить интеллигенции в Церковь – именно в Церковь, а не только в храм? Прийти и остаться, и зажить в Ней жизнью вернувшегося в отчий дом сына – мешает ли что-то?
И если мы подумаем, ответ будет: да, мешает! И тогда только уместно задать следующий вопрос: насколько и кто или что мешает?
Насколько – не измерить, но то, что интеллигенции помехи создаются специфические – это определенно. Но все же: кто и что? И тут несколько ответов. Вернее один в трех аспектах.
Во-первых , нельзя забывать, что мир духовный состоит еще и из падших ангелов, которые усердствуют в том, чтобы погубить всех и каждого. Но особое внимание они уделяют тем, через кого можно погубить массу других людей. Они еще те рационализаторы производства! А интеллигенция по своему положению в обществе, по своей роли влияет на общественные идеалы, вкусы, уровень образования, культуры, формирование убеждений. Интеллигент, верный Богу и Церкви – это человек, который способен сам глубоко и всесторонне вникнуть в учение Христово, и другим его изложить, применительно к обстоятельствам и конкретному слушателю.
Интеллигент, увлеченный, например, ньюэйджевским «духовным поиском», подпитывающий свою интеллектуальной мастурбацией в псевдодуховных дискуссиях, создающих иллюзию совместного приобщения к божественному, практикующий всевозможные психотехники – такой человек не только себя погубит, но, благодаря своему личному обаянию, начитанности, способности рассуждать логически, может потянуть с собой на дно многих других людей, изголодавшихся по Истине.
Поэтому надо принять как данность, что для прихода интеллигента в Церковь «мироправителями тьмы века сего » (Еф. 6; 12) будут создаваться усиленные «полосы препятствий».
Во-вторых , не будем чересчур валить все на бесов. Второй после них враг человеку – он сам. Так что же именно интеллигенту в нем самом, как правило, мешает прийти в Церковь? Гордыня, тщеславие, побуждающие его везде себе придумывать «свои пути к Богу»? Не без того, хотя огульное обвинение всей интеллигенции в этих основополагающих грехах, как преимущественно ей присущих, тоже несправедливо.
Есть, пожалуй, другое слабое место, специфически «интеллигентское»: неприязнь к «системе». К любой. Потому как лишает она свободы действий, сковывает извне, принуждает, пусть даже, к добру, но это ведь неправильно: добро надо делать по нравственному сердечному зову, иначе, по Канту, мотив аморален.
И вот тут все намного сложнее, потому что крайне трудно объяснить одну простую вещь: да Церковь – это Система, но именно Система с большой буквы, а то, благодаря чему она воспринимается как одна из систем, наряду с военной, государственной, силовой, коммерческой и т.п. – это Ее структурное осуществление, необходимое в условиях земной жизни, которое порой может не вполне и не всегда соответствовать Ей в силу своего рода «сопротивления материалов» или, как еще принято говорить, «человеческого фактора».
В-третьих , интеллигенту труднее прийти в Церковь еще и по причине заметного демографического и социального (справедливости ради, следует отметить, что за последние 20 лет он основательно сгладился, но до идеала еще ох, как далеко): в основном женщины, да и те преклонного возраста, мужчин почти или совсем нет. И, что немаловажно, почти сплошь рабочее-крестьянский класс. И этикет соответствующий.
Представитель «прослойки» чувствует себя неуютно уже хотя бы потому, что оказывается в иной социальной среде. Здесь для него таится опасность ложного отождествления преобладающего социального слоя с Православием, в результате чего он или пойдет искать другую, более «подходящую компанию» в другой конфессии (секте, религии, кружке по интересам), или, стремясь удержаться в Церкви, начнет мимикрировать под численно преобладающий в Ней социальный слой, как если бы это способствовало воцерковлению.
Помню свое впечатление от одного знакомства в начале 90-х. В трапезной небольшого Питерского храма гоняли мы чаи с настоятелем и главным редактором некоего православного журнала. Этот человек меня удивил не только своим сокрушением о диссидентском прошлом и о чём-то там еще, а тем, как он говорил: такое чувство было, что он не в пиджаке при галстуке, а в косоворотке, веревочкой подпоясанный, в полосатых штанах с заплатами на коленях, в лаптях, да еще как будто шапку в руках перед барином мнет…
Такое впечатление было, что среда его обломала, прогнула под себя, согласившись принять лишь на том условии, что он усвоит себе ее «ужимки и прыжки», а заодно и этические нормы, которые уходят корнями в дореволюционную деревенскую общину, не изжившую пережитки феодального сознания. Православие тут ни при чем, но, чтобы не чувствовать себя в православной среде изгоем, он мимикрировал под преобладающий в ней социум. Причем если бы мимикрировал только внешне…
Как-то один мой добрый знакомый увлекся беседой с представителем известного православного сообщества. Заспорили. Увлеклись. И вот, в пылу, этот мой знакомый заявил своему оппоненту: «Ваше „православие” – сиволапое». Он даже не понял, насколько точно определил распространенную тенденцию свести все Православие к бытовой религиозности русского крестьянства конца XIX – начала XX века. К той самой религиозности, которая стояла на пороге страшных потрясений – потрясений, произошедших, да, благодаря ведущей роли представителей интеллигенции, но невозможных без отнюдь не пассивного участия огромной массы того самого религиозного простонародья. Ментальность которого, кстати, вперемешку со стереотипами советского мышления, пытаются сейчас реставрировать иные «ревнители благочестия», представляя это как возрождение Православия.
И что? Какой выход? Чтобы интеллигент смог прийти в Церковь, теперь надо разогнать «бессмертных» (по словам митр. Ювеналия) бабушек-старушек? Или допускать к участию в общественных богослужениях только людей с образованием не ниже неполного высшего, на худой конец – средне-профессионального?..
Конечно же, довести до абсурда можно любую мысль. А что реально можно сделать? И можно, нужно ли?
Можно и нужно. И для этого не надо никого разгонять, не надо никаких элитарных «интеллигентских» приходов создавать. Достаточно постепенно ликвидировать уже существующую порочную элитарность на наших приходах.
Удивление? О чем речь? Только что ведь сам говорил, что в храмах общество представлено в основном пожилым поколением в подавляющем большинстве не слишком преуспевающим в жизни. Да. Именно. Причем большинство это – подавляющее во всех смыслах.
Дело ведь не только в том, что определенная социальная категория численно преобладает, а в том, что весь уклад церковной жизни кроится под нее: под вкусы и невесть откуда завезенные «преподобные обычаи», которые спешат пафосно именовать «православной традицией», под «бабьи басни» (1 Тим. 4; 7), суеверия и кликушество, скандальность, наушничество и сплетничество, под косность и невежество – список можно продолжить.
Вот вам и элитарность наоборот! Или, если хотите, антиэлитность. Т.е. придание маргинальной в социальном плане группе статуса элиты, задающей тон и определяющей в церковной среде атмосферу и даже кадровую политику.
Архиерею проще удалить с прихода священника, на которого идут постоянные жалобы, чем выяснять, кто, в каком количестве и, главное, по какой причине на него ополчился. Не сумел предотвратить скандал, не сумел его, на худой конец, замять, разозлил склочников? – Значит не справился.
Разрушение этой вывернутой элитарности производится просто: не надо в приходской жизни потворствовать жлобству. Распространенность и укорененность какого-либо порочного явления – не основание мириться с ним, рассматривая его в качестве этакого этнографического компонента.
В первую очередь пастырь должен спросить с себя, следить за своим отношением к людям, за своими манерами, тоном, а затем требовать того же и от паствы, не стесняться напоминать им, что его традиционное обращение «братья и сестры» – не пустая дань традиции, но напоминание о нашем реальном родстве, которое выше, важнее родства по плоти. И мы либо поддерживаем в себе это родство, когда относимся друг к другу соответствующим образом, либо разрушаем его (а стало быть, и от Христа отрываемся), когда наше отношение к ближнему, не говоря уже о поведении, несовместимы с новозаветным пониманием церковности.
Если пастырь будет последователен в своих действиях, если не позволит собой манипулировать заводилам «элиты», а они не сумеют добиться его перемещения или, еще того хуже – запрещения, и в итоге «потеряют интерес к церковной жизни», то приход постепенно начнет преображаться, мало-помалу из «элитарного» становясь общедоступным для всех слоев общества. В том числе и для интеллигенции, которой на самом-то деле вовсе не нужны особые условия.
Если на приходах рассосется столь привычная нам элитарность, антитеза «Церковь и интеллигенция» потеряет какое-либо основание, потому что говорить о чем-то или о ком-то с использованием соединительного союза «и» уместно лишь до тех пор, пока эти два предмета или явления взаимно обособлены, а если и пересекаются, то незначительно.
По мере рассыпания «элитарности» все более уместно будет говорить об «интеллигенции в Церкви», а не «и». Сегодня, к сожалению, из-за крайней диспропорции в представленности интеллигенции на большей части православных приходов и незначительного количества «практикующих православных» среди интеллигенции, это противопоставление не беспочвенно.
Что ж, надо работать. Благо, есть над чем.
Начатый на страницах нашей газеты о взаимоотношениях церкви и интеллигенции, продолжает Митрополит Иларион.
Российская газета: Владыка Иларион, на вопрос Зинаиды Миркиной и Григория Померанца: "Нужна ли интеллигенция Православной церкви?" - вы ответили: "Да, нужна", сославшись на те же слова Патриарха Кирилла, которые побудили авторов статьи поставить вопрос. Как вы относитесь к рассказанной ими истории?
Игумен Виталий (Уткин), секретарь Ивановской епархии, написал в своем твиттере: "Интеллигенция бесплодна и бесполезна для страны, поэтому православной интеллигенции не может быть в природе". Добавив к этому рассуждения о том, что Россия не созрела до демократии, автор подчеркнул, что не скрывает своего уважительного отношения к Сталину.
По-моему, твиттер и блогосфера как своего рода маленькие СМИ беспощадно обольщают своих участников мыслью о том, что они большие обществоведы и историософы. И вот образовалась тьма самообольщенных вещателей доморощенных истин, несдержанных и несамокритичных. Хотя прежде чем возводить свои жизненные впечатления и соображения в принцип, стоило бы, конечно, подумать.
Митрополит Иларион (Алфеев): Я не читаю блоги и до публикации этой статьи не был знаком с высказываниями упомянутого вами священнослужителя. Те цитаты, которые приведены в статье, конечно, шокируют. Как можно почитать святых новомучеников и при этом уважительно относительно к Сталину? Это все равно что почитать Иоанна Крестителя, но при этом уважать Ирода, который отсек ему голову. Как мы можем прославлять и жертв и палача? Я думаю, что история уже расставила все акценты, и ностальгия по сталинизму, тем более из уст священнослужителя, для меня звучит как какое-то кощунство.
И конечно, говорить, что интеллигенция бесплодна и бесполезна для страны и поэтому православной интеллигенции не может быть в природе - это, простите меня, чушь. Может быть, батюшка просто решил эпатировать своих читателей? Сегодня, к сожалению, эпатаж становится одним из методов привлечения к себе внимания. Иной раз, к сожалению, и священнослужитель оказывается этому не чужд. Православная интеллигенция была всегда, она должна быть и будет.
С одной стороны, очевидно, что именно интеллигенция внесла очень существенный вклад в дело разрушения православной России, приведшее к революции 1917 года. И в этом, может быть, заключается главная историческая вина российской интеллигенции. Но с другой стороны, именно в среде интеллигенции зародилось то движение за возвращение в Церковь, которое в начале XX века нашло отражение на страницах журнала "Вехи" и которое не прекратилось даже после революции, несмотря на жесточайшие гонения и против Церкви, и против интеллигенции.
Вообще "интеллигенция" - это очень широкое понятие. Если под интеллигенцией понимать всех людей интеллектуального труда, то, конечно, они всегда были в Церкви, и сегодня их в ней немало. Православная интеллигенция и сегодня существует. Причем человек может быть одновременно активным членом и служителем Церкви и представителем интеллигенции. Никакого противоречия в этом я не вижу.
Я, например, себя отношу к представителям интеллигенции. Причем в третьем поколении, потому что мама моя - писатель, отец был физиком и математиком, дедушка был профессором истории, бабушка партийным работником (профессиональные партработники - это ведь тоже была своего рода интеллигенция). В этом смысле я происхожу из интеллигентной семьи, всю жизнь занимался преимущественно интеллектуальным трудом и совершенно не понимаю, почему интеллектуальный труд не может сочетаться с активным членством в Церкви.
Я как раз думаю, что интеллигенция - очень важная составляющая нашего церковного организма. Ведь это люди, которые производят идеи и оказывают решающее влияние на мировоззренческую составляющую нашего бытия. В этом смысле интеллигенция - всегда на передовой. Поэтому сегодня очень важен прямой и тесный контакт и диалог между Церковью и интеллигенцией. Как той, которая уже находится в Церкви, так и той, которая находится за ее порогом.
РГ: Интеллигенция - чисто русское понятие. В чем ценность этого феномена?
Митрополит Иларион: Хоть само слово "интеллигенция" и имеет латинский корень, но само это понятие действительно существует только в русском языке и не переводится на другие. Но люди интеллектуального труда, люди, которые производят идеи, есть в каждой стране. В этом смысле интеллигенция - отнюдь не чисто русской феномен.
Та роль, которую интеллигенция играла в дореволюционной России, была очень специфической. И здесь мы возвращаемся к теме, которую не раз затрагивал Святейший Патриарх Кирилл в своих публичных выступлениях, подчеркивая, что, к сожалению, в дореволюционной России существовал очень серьезный водораздел между миром интеллигенции и миром Церкви. Несмотря на то, что Церковь в дореволюционной России была общенациональным институтом, несмотря на то, что членами Церкви являлось абсолютное большинство жителей Российской империи, она в то же время в каком-то смысле находилась в гетто.
В частности, мир светской культуры в XVIII-XIX веках развивался самостоятельно и вне зависимости от Церкви. В Церкви были свои композиторы, которые писали только церковную музыку, а светские - только светскую. И случай, когда светский композитор написал бы церковную музыку, были очень редкими. И это воспринималось как что-то аномальное и скандальное. Когда Чайковский написал "Литургию", сам этот факт вызвал большую полемику, его музыка не была Церковью принята.
РГ: Рахманинову в Серебряном веке было уже легче?
Митрополит Иларион: Да, это уже был период русского религиозного ренессанса. Но поскольку сочинения Рахманинова были написаны фактически прямо перед революцией, они не успели войти в церковный репертуар. Да они в каком-то смысле и не предназначались для богослужения.
Водораздел между миром Церкви, с одной стороны, и миром культуры и интеллигенции, с другой, нам сегодня нужно преодолевать. Какие-то попытки преодолеть его были и раньше. Можно вспомнить Санкт-Петербургское религиозно-философское общество, действовавшее в начале ХХ века. Со стороны Церкви его возглавлял архиепископ Выборгский и Финляндский Сергий (Страгородский), в недавнем прошлом ректор Санкт-Петербургской духовной академии, а впоследствии будущий патриарх, а со стороны интеллигенции там были самые разные люди - Дмитрий Мережковский, Зинаида Гиппиус, Василий Розанов, Николай Бердяев и многие другие. Это была попытка людей из среды интеллигенции, настроенных на диалог с Церковью, преодолеть тот водораздел, который между ними существовал. Но в основном корпоративные "межи" между миром Церкви и миром искусства, культуры, интеллигенции сохранялись.
РГ: В чем корни этого "размежевания"?
Митрополит Иларион: Я думаю, их следует искать в реформах Петра Великого. В частности, в том колоссальном культурологическом сдвиге, разломе и надломе, который произошел после того, как Петр искусственно и насильственно начал насаждать в России западные порядки. Это касалось и культуры, и мировоззренческих стандартов. Не случайно ему пришлось перекроить устройство Церкви, потому что устройство Церкви, которое соответствует канонам, которое существовало на Руси в допетровскую эпоху, не соответствовало этой западной парадигме. Восстановлено оно было только после революции...
РГ: После февральской революции...
Митрополит Иларион: Да, после февральской. Хотя де-факто, конечно, патриарх был избран уже после Октябрьской, а начало подготовки к Поместному Собору было положено еще при царском режиме. В синодальный период существовала мировоззренческая парадигма, согласно которой Церковь должна находиться в подчинении у государства и заниматься только церковной проблематикой и тематикой, то есть священники должны только крестить, венчать, отпевать, служить литургию, но не должны заниматься каким-то общественно значимым делом, а позиция Церкви не должна влиять на жизнь общества. Эта парадигма очень существенно повлияла на развитие интеллигенции и культуры: и интеллигенция, и культура в XVIII, а особенно в XIX веке стали в России чисто светскими. И точек соприкосновений с Церковью у них было очень мало.
В советское время, как мы знаем, интеллигенцию не относили даже к классам, считали некой "прослойкой". И советская власть никогда не смогла выработать однозначного отношения к интеллигенции. Высказывание Ленина, которое приводится в статье Г. Померанца и З. Миркиной, в этом смысле очень характерно. Советская власть была гонительницей и Церкви и интеллигенции. Вся дореволюционная интеллигенция по сути была истреблена в годы сталинского террора. Поэтому сегодня, после столь печального и трагического исторического опыта, мы должны прежде всего избавляться от искусственных схем и водоразделов. Само противопоставление - интеллигенция и Церковь - искусственно. Я это говорю и по собственному опыту, и по опыту моей семьи, и по опыту тысяч других людей, которые себя относят одновременно и к интеллигенции и к Церкви. Нет никакого противоречия между тем, чтобы принадлежать и к той и к другой группе людей.
РГ: Только что на канале "Культура" закончился сериал Александра Архангельского "Жара", в котором повествуется о возвращении интеллигенции к Церкви и духовным поискам в 70-е годы ХХ века. Это был второй момент после опыта Религиозно-философского общества, когда интеллигенция и Церковь стирали "межи"?
Митрополит Иларион: 70-е и 80-е годы ХХ века - это тоже время русского религиозного ренессанса. Он не был таким очевидным, как в начале ХХ века, он был подпольным, но он существовал. Я был его свидетелем и в каком-то смысле участником. Очень многие люди именно из среды интеллигенции возвращались тогда в Церковь, причем часто не прямым путем. Все начиналось с поисков индийской литературы, увлечений йогой, но постепенно увлеченные приходили к Православной церкви. Я бы не сказал, что это было массовое явление, но он было достаточно значимым. Думаю, оно было провозвестником того духовного возрождения, которое в полном масштабе развернулось в 90-е годы.
РГ: Скажите, что сегодня может помочь преодолеть разделение между Церковью и интеллигенцией?
Митрополит Иларион: Прежде всего нам надо избавляться от шаблонов. От искусственных противопоставлений интеллигенции и Церкви. От радикализма и эпатажа, будь то в твиттере, в блогах или в каком-нибудь ином формате. Нужен спокойный и доброжелательный диалог.
РГ: Но часто и та и другая сторона грешат. Интеллигенция, например, страшным самоволием, субъективизмом и духовным невежеством при взгляде на церковную историю и реальность...
Митрополит Иларион: Мне кажется, чтобы не делать ошибок, очень важно учитывать наш исторический опыт и опираться на то, что мы в Церкви называем Преданием или Традицией с большой буквы. Как правило, ошибки происходят тогда, когда из-под ног уходит эта твердая почва Предания, на которой на протяжении веков созидалась духовная жизнь нашего народа. Разрыв с Преданием всегда чреват грубыми и трагическими ошибками. Петровские реформы были как раз таким разрывом с нашим духовным и национальным Преданием.
РГ: Что вы имеете в виду под "Преданием"? Целостность духовных представлений...
Митрополит Иларион: Предание - очень широкое понятие, существующее в Православной и Католической церкви и практически отсутствующее у протестантов. Это вся совокупность духовного и религиозного опыта предшествующих поколений, которая передается нам и от нас должна быть передана нашим потомкам. Понятие Предания имеет ключевое значение для жизни Церкви. Мы говорим, например, что только та Церковь может называться Церковью, в которой существует апостольское преемство рукоположений. Это значит, что те епископы, которые служат сегодня, были рукоположены другими епископами и прямая цепь рукоположений должна восходить от них к самим апостолам. Если где-то и когда-то эта цепь прервалась, то община уже не имеет право легитимно называть себя Церковью. Это только один из примеров.
Есть еще преемство учения. Мы не можем сейчас изменить учение Церкви, ввести новые догматы. Мы можем только изучать церковную догматику и адаптировать к современной ситуации тот язык, которым мы излагаем церковные догматы, но сами догматы непреложны и неизменны. То же самое и по отношению к нравственности. Существует христианская нравственность - определенные незыблемые нравственные постулаты, которые не могут меняться в зависимости от моды, от веяний времени. Когда сегодня нам пытаются навязать нравственные стандарты, несовместимые с христианским учением, мы как верующие люди их принять не можем. В этом смысле Предание, Традиция имеют для нас ключевое значение.
Петровские реформы были разрывом с Преданием. И последствия этих реформ (в том числе и для нашей культуры и интеллигенции) были весьма плачевными. Мы, с одной стороны, говорим о ХIХ как о веке расцвета русской культуры... И, действительно, большинство известных всему миру русских людей, будь то композиторы, писатели, поэты или художники, жили в ХIХ веке. И в каком-то смысле эта "встреча с Западом", которая произошла благодаря тому, что Петр прорубил "окно в Европу", была очень плодотворной для русской культуры.
Но обратной стороной медали был вот этот отход интеллигенции и русской культуры от Церкви. Это был не полный отход, потому что на своей последней глубине русская культура всегда оставалась христианской. Глядя ретроспективно на русскую культуру ХIХ века (особенно глядя через призму советского периода), мы видим, что она была напитана соками христианства и православия. И в советское время русская культура была для нашего народа одной из носительниц христианского благовестия. Ведь мы не могли тогда, кроме как в самиздате или в ксерокопиях, читать творения святых отцов, например Исаака Сирина. Но могли взять в библиотеке "Братьев Карамазовых", где многие страницы являются просто пересказом святоотеческих творений. Конечно, этот церковный христианский элемент в русской культуре всячески замалчивался, перетолковывался, но тем не менее - существовал. И поэтому нельзя говорить, что интеллигенция или культура полностью оторвались от Церкви. Водораздел между миром Церкви и миром культуры и интеллигенции существовал, но и присутствие в последнем христианских идей и религиозной тематики всегда оставалось очень существенным и значимым. И не случайно в начале ХХ века, когда значительная часть интеллигенции встала на сторону реформаторов и революционеров, другая часть интеллигенции занялась возрождением религиозных идей и напряженно думала о сближении с Церковью.
РГ: Какая интеллигенция нужна сегодня Православной церкви?
Митрополит Иларион: Православной церкви нужна интеллигенция думающая. Открытая к диалогу. Спокойная. Чуждая радикализма и крайностей. Интеллигенция, которая будет, с одной стороны, восприимчива к усвоению христианских идей, а с другой - будет готова питать церковный организм своими свежими идеями. Если ее идеи будут радикально противоречить церковному Преданию, она неизбежно окажется в конфликте с Церковью. Но если эти идеи будут находиться в русле церковного Предания, может возникнуть очень интересный и плодотворный диалог. И интеллигенция может внести очень существенный вклад в развитие церковной жизни.
Ведь интеллигенция - это люди, которые продуцируют идеи, а свежие идеи всегда нужны.
РГ: Какой должна быть Церковь по отношению к культуре и интеллигенции? Бердяев еще в "Русской идее" указывал на обскурантизм и невежество православного духовенства, и мне кажется, что и сегодня этого хватает. В моде разговоры о пользе простоты. С радостью цитируют изречение, приписываемое одному из русских старцев: "Где просто, там ангелов со сто". Мне кажется, что эти слова - скорее, призыв не следовать своим капризам и сословным ритуалам, чем приглашение к упрощению знаний, представлений, мироощущения.
Митрополит Иларион: Простота - совсем не синоним безграмотности и необразованности. Можно быть очень простым в обращении с людьми, в образе жизни, и при этом быть образованным, интеллигентным, интеллектуально развитым человеком.
Я думаю, что нам сегодня, как воздух, необходимо образованное духовенство. И это одна из задач, которую ставит перед Церковью Святейший Патриарх. Мы сделали обязательным для духовенства получение как минимум семинарского образования. А одним из первых шагов Патриарха после восшествия на первосвятительский престол стала реформа духовного образования. Были созданы новые учебные заведения, такие, как Общецерковная аспирантура и докторантура, направленные как раз на радикальное повышение образовательного уровня нашего духовенства.
Я думаю, что образованное духовенство нам сегодня очень нужно. Для диалога между Церковью и интеллигенцией нужны люди, которые бы не говорили глупостей и не писали всякую чушь в Интернете, а несли бы ответственность за свои слова. Ведь волей-неволей человек, встречая высказывания священников, воспринимает их как позицию Церкви. И нам очень трудно бывает сказать: вот эти слова отражают официальную позицию, а вот эти высказывания того или иного батюшки являются его частным мнением. Ведь к священнику, по сути дела, всегда относятся как к учителю, носителю общецерковных идей. И в этом смысле на всяком священнослужителе лежит очень большая ответственность. Если ты не можешь говорить умно, компетентно, сдержанно, лучше помалкивай.
РГ: Сложный человек для Церкви - ценность?
Митрополит Иларион: Всякий человек - сложный человек. Простота очень редко бывает врожденным качеством, чаще - приобретенным. Мне кажется, она - следствие внутреннего расположения человека, какого-то внутреннего мира, который он может и нести в себе и передавать другим. Сегодня очень мало людей обладает таким внутренним миром. Сегодня люди, как правило, раздерганные, нервные, с повышенной эмоциональностью. И когда такое состояние, немирное, неспокойное, с повышенным эмоциональным градусом становится для человека нормой, именно тогда он продуцирует идеи и высказывания радикального характера.
РГ: Похоже, что мы переживаем сегодня кризис гуманитарной культуры, не слышны хорошие поэты, в забвении великие гуманитарии вроде Аверинцева и Бибихина, творчество которых было немыслимо без религиозного начала. Испорчена резонансная среда. Это же как храм с плохой акустикой. Церковь может быть побудителем гуманитарного культурного ренессанса?
Митрополит Иларион: Я не совсем согласен с тем, что мы живем в эпоху упадка культуры и гуманитарного знания и что сейчас нет хороших композиторов, поэтов, писателей. Мы живем во время, которое перенасыщено информацией, и в потоке шума иногда трудно бывает различить настоящие сигналы. Но, как известно, большое видится на расстоянии. И великие люди редко бывают признаны при жизни, как правило, после смерти. Да, сегодня, в современной музыке как будто не просматривается фигура, по масштабу хоть сколько-нибудь подобная Шостаковичу. Но выносить конечное суждение, мне кажется, еще рано. Придут времена, когда наши потомки оценят нашу эпоху по-другому. И может быть, то, что совершается сейчас и представляется нам менее значимым, чем совершавшееся ранее, для наших потомков окажется важным и востребованным.
Проблема в том, что информационное пространство превращается в огромный рынок, где каждый человек пытается найти то, что ему соответствует. И еще большая проблема - та антикультура, которая у нас нередко выдается за культуру. Вместо того, чтобы воспитывать людей в нравственном отношении, делать их духовно более чистыми, она, наоборот, развращает. Так называемая популярная культура, "попса", нередко бывает столь низкого качества и несет столь низменные нравственные посылы, что ее с полным правом можно называть антикультурой.
Я думаю, что общая задача интеллигенции и Церкви как раз заключается в том, чтобы созидать сегодня полноценную культуру, искусство высокого эстетического уровня, в то же время несущее в себе мощный позитивный нравственный заряд. А также способствовать возрождению и развитию гуманитарных наук, которые необходимы для полноценного развития общества.
Клуб Православной Интеллигенции
(концепция)
В наше время понятие
«интеллигенция» остаётся по-прежнему
дискуссионным, как и столетие лет назад. Однако, к слову
«интеллигенция» почти
всегда добавляется эпитет «русская». Ну а русская, а
значит – православная,
ибо «русскость» немыслима
без Православия.
Теперь, как и ранее, бытует
мнение, что интеллигент – это
пассивный, «кухонный» оппозиционер, который всегда против
существующей власти,
а если он из оппозиции пассивной переходит в- активную, или становиться участником действующей власти, то он
перестаёт быть интеллигентом: мол, если хочешь оставаться
интеллигентом,
займись «тихим деланием» доброго и вечного.
Мы не сторонники деструктивного
мнения о роли
интеллигенции в современном обществе.
И причины этому следующие:
1.
Интеллигент
– носитель и творец
информации. В наш неспокойный век, когда человечество переживает
последствия
информационной революции, когда информационные технологии превратились
в
основной инструмент решения политических вопросов, а опыт и знания
стали
главной ценностью на рынке труда, роль интеллигенции в укреплении
конкурентоспособности и целостности России становится решающей.
2.
Православный
интеллигент – убежденный государственник. Поэтому только
православная интеллигенция может заполнить вакуум государственного
мышления,
которыйделает неэффективной внутреннюю
и внешнюю политику России.
Мы
не призываем православную
интеллигенцию идти на
«баррикады», но она должна выходить из "кухонь" и из
различных
виртуальных чатов и форумов, где большинство выступает под вымышленными
именами,
и во весь голос заявить о том,
какой она хочет видеть Россию. Общность
православных интеллигентов должна из виртуальной превратится в
реальную. Врачи
имеют общие интересы с военными, а учёные с артистами, в части
устроения
современной российской государственности. СЛОВО сейчас решает ВСЁ, как
во
времена оные – Создания М
i
ра, ибо информационные технологии
сейчас
лежат в основе управления социальным миром.
Интеллигент – состояние души.
Интеллигенция – это не
просто группа образованных людей, но интеллектуальное сообщество,
видящее смысл
своего существованияи свою
культурно-историческую миссию в том, чтобы нести плоды образованности
(культуры, просвещения и политического сознания) в народ.
Религиозно-философский,
научно-публицистический журнал
«Трибуна русской мысли», посвящённый обсуждению вопросов
современной российской
государственности, призван стать рупором православной интеллигенции
.
У
православной интеллигенции есть свой журнал!
Мы не имеем права молчать,когда
решается судьба России. Промолчим –и
она будет
построена по совершенно чуждым её истории и традициям принципам.
Реальным шагом, для решения этой
задачи может стать
создание в городах и селахКлубов
Православной Интеллигенции
.
Организационные и юридические
формы организации таких
Клубов могут быть самыми разнообразными, - равно как и их названия.
Важны цели и принципы их
деятельности.
В качестве примера такой
организации можно привести
действующий с 2000 года «Собор
Православной интеллигенции»
(Санкт-Петербург).
Журнал «Трибуна русской
мысли» готов оказывать всяческое
содействие в налаживании контактов и обмене информации между Клубами
Православной Интеллигенции, организовывать выездные семинары и лекции,
предоставлять свои страницы для публикации статей, подготовленных
участниками такого Клуба, содействовать
подготовке
сборников трудов и книг, организовывать круглые столы, семинары,
выступления на
радио и телевидении.
Православные
интеллигенты должны сказать своё СЛОВО!
Его
ждёт Россия! Время пришло!
В больших городах играет значительную роль в церковной жизни. Часть этой интеллигенции - члены или дети членов нелегальных церковных общин, существовавших в советское время. Во многом именно они обеспечивают преемственность традиционных форм церковной жизни. Православный Свято-Тихоновский университет, одно из крупнейших православных учебных заведений в мире, был создан в начале 1990-х одним из таких интеллигентских кругов. Но сегодня интеллигенция последовательно критикует ту становящуюся де-факто официальной идеологию, которую можно назвать православно-патриотической. Церковная интеллигенция чувствует себя отторгнутой и невостребованной, хотя некоторые ее представители работают в Межсоборном присутствии.
Настоятель храма Софии Премудрости Божией на Софийской набережной, напротив Кремля. Когда-то начинал алтарником у Александра Меня, потом стал духовным чадом знаменитого старца Иоанна Крестьянкина; несколько лет был настоятелем деревенского храма в Курской области, куда к нему ездила московская интеллигенция. Известность получил в качестве духовника Светланы Медведевой, которая задолго до того, как стать первой леди, начала ходить в Софийский храм. Старостой в приходе отца Владимира работает актриса Екатерина Васильева, а сын Васильевой и драматурга Михаила Рощина Дмитрий служит священником в другом храме, где настоятелем также числится Волгин. Одна из самых ревностных прихожанок - жена Ивана Охлобыстина Оксана с детьми. Несмотря на богемный состав прихода, протоиерей Владимир Волгин слывет чуть ли не самым строгим духовником Москвы. Его приход полон многодетных семей.
| Протоиерей Дмитрий Смирнов |
Один из самых влиятельных белых священников (не монахов) в Русской церкви. Очень популярен среди паствы: сборники его проповедей в виде книг, аудио- и видеозаписей расходятся с 1990-х годов миллионными тиражами. Один из самых популярных православных комментаторов в СМИ. Ведет свой видеоблог и передачу на православном телеканале «Спас». Один из главных выразителей православно-патриотической идеологии. При патриархе Алексии протоиерея Димитрия в шутку называли «настоятель всея Москвы», потому что он был настоятелем одновременно восьми храмов. Он же произносил прощальное слово на отпевании патриарха Алексия. При Кирилле у него забрали один из крупных храмов - Святителя Николая в Заяицком - и в марте 2013 года освободили от должности председателя Синодального отдела по связям с вооруженными силами, которым он руководил с самого его основания в 2000 году, отвечая за введение в армии института капелланов. Главный борец с абортами и контрацепцией; гордится, что у него на приходе рождаемость «как в Бангладеш».
Хоругвеносцы
Прихожане церкви Николая Чудотворца на Берсеневке, которая находится напротив храма Христа Спасителя, между Домом на набережной и «Красным Октябрем», создавшие новый милитаристский православный стиль. Крепкие мужики в берцах и майках «Православие или смерть». Крайние консерваторы, выступают против ИНН, биометрических паспортов, ювенальной юстиции и современного искусства. Почитают неканонизированных святых, в том числе погибшего в Чечне солдата Евгения Родионова.
Спонсоры
Церковные бюджеты на всех уровнях держатся на пожертвованиях благотворителей. Это самая закрытая сторона церковной жизни.
Крупные (и публичные) церковные спонсоры
Владелец компании «Ваш финансовый попечитель» и агрохолдинга «Русское молоко». Спонсирует строительство храмов, выставки иконописи и пр. Сотрудников заставляет слушать курсы православной культуры, велел всем замужним и женатым работникам обвенчаться. Освятил на территории своего предприятия часовню в честь Ивана Грозного, которого в Русской церкви не канонизировали и не собираются.
Президент ОАО «РЖД» - председатель попечительского совета Фонда святого Андрея Первозванного (ФАП), который финансировал принесение в Россию мощей святой великой княгини Елизаветы Федоровны, десницы Иоанна Крестителя, мощей апостола Луки и пояса Пресвятой Богородицы. ФАП также оплачивает поездки випов за благодатным огнем в Иерусалим, программу возрождения Марфо-Мариинской обители в Москве, на его средства построены несколько храмов во имя святого Александра Нев-ского на границах России.
Основатель инвестиционного фонда Marshall Capital и основной миноритарий «Ростелекома». Созданный им Фонд святителя Василия Великого финансирует московские и подмосковные храмы, реставрацию монастырей, оплатил ремонт здания ОВЦС. Главное детище фонда - гимназия Василия Великого, элитное учебное заведение в подмосковной деревне Зайцево, стоимость обучения в которой составляет 450 тысяч рублей в год.
| Вадим Якунин и Леонид Севастьянов |
Председатель совета директоров фармкомпании «Протек» и член совета директоров этого ОАО основали Фонд святителя Григория Богослова. Фонд содержит синодальный хор, общецерковную аспирантуру, финансирует некоторые проекты ОВЦС (преимущественно заграничные поездки митрополита Илариона), организует выставки икон в разных странах. На балансе фонда - православная гимназия в Муроме и программа возрождения святынь Ростова Великого.
Активисты
Ранее неизвестная церковной общественности молодежь, которая использует радикальные формы публичных манифестаций (перформансы, акции) для «защиты православия». Некоторые священники, в том числе и протоиерей Всеволод Чаплин, весьма благосклонно относятся к агрессивному активизму. И даже налеты на офис партии «Яблоко» и Дарвиновский музей не вызывали однозначного осуждения со стороны официальных церковных властей. Лидер активистов - Дмитрий «Энтео» Цорионов.
| Диакон Андрей Кураев |
В 1990-х - начале 2000-х был самым ярким и успешным церковным миссионером, ездил с лекциями о православии по всей стране, организовывал диспуты, участвовал в ток-шоу на телевидении. Написал несколько богословских работ, в частности - о разоблачении учения Рерихов. Больше 15 лет преподает на философском факультете МГУ, на его лекциях обычно негде сесть. Зимой 2008–2009 годов активно агитировал за избрание митрополита Кирилла патриархом, писал разоблачительные статьи о его главном конкуренте на выборах - митрополите Клименте. За это после избрания патриарх наградил его почетным саном протодиакона и дал поручение написать учебник «Основы православной культуры» для 4–5-х классов школ. Именно учебник Кураева рекомендован Министерством образования как основное пособие по курсу ОПК. Однако в 2012 году протодиакон стал все чаще расходиться с позицией церковных чиновников. В частности, сразу после выступления Pussy Riot в храме Христа Спасителя призвал «накормить их блинами» и отпустить с миром; в ходе суда неоднократно напоминал о милосердии. После этого стали говорить о том, что Кураев впал в немилость. Присутствие его в СМИ существенно сократилось, но блог в ЖЖ остается самым популярным блогом священнослужителя.
Настоятель храма Живоначальной Троицы в Хохлах. Считается одним из лидеров церковных либералов (несмотря на традиционность и даже консервативность богословских взглядов). Отчасти это связано с составом прихода: интеллигенция, художники, музыканты. Но во многом - с выступлениями отца Алексия в СМИ. В 2011 году он опубликовал на сайте «Православие и мир» текст «Немолчащая церковь» о приоритете нравственного начала в отношениях церкви с народом и государством, предсказав проблемы, с которыми церковь столкнулась в следующие годы. После этой статьи развернулась дискуссия о месте интеллигенции в церкви. Главным оппонентом отца Алексия выступил протоиерей Всеволод Чаплин, утверждающий, что интеллигенция - это евангельские фарисеи.
